Василий Васильев - И дух наш молод

Заканчивая эти страницы о VI съезде, хочется сказать, какие мысли и чувства он вызывает у меня сегодня, много лет спустя.

Прежде всего - огромную гордость. Да и как не гордиться партией, которая собирается на свой ответственнейший форум почти сразу же (прошло всего три недели) после драматических событий 3-5 июля. Разгромлено помещение штаба партии, запрещена "Правда". В тюрьмы и казематы снова брошены тысячи большевиков, от ищеек Временного правительства вынужден скрываться Ленин. Волна клеветы и лжи, гнуснейших обвинений, казалось, достигла высшей точки. Враги большевиков ликуют, празднуют победу, а на съезде полузапрещенной, почти загнанной в подполье партии ни паники, ни растерянности, ни уныния. Спокойная уверенность в правоте своего дела, в неминуемом торжестве грядущей революции - таково преобладающее настроение делегатов.

Не могу не вспомнить атмосферу съезда, где рядом сидели, решали вопросы, от которых зависела судьба партии, самой революции, люди, казалось бы, очень разные и по профессиям, и по возрасту (от 18 до 47 лет), и по образовательному цензу - от "низшего", "тюремного", как писали в анкетах, до высшего.

Но это был съезд равных. И парнишка кудрявый, которому шел в ту пору восемнадцатый год, и убеленный ранними сединами ветеран партии, ее рядовой солдат, и секретарь ЦК жили одними надеждами, одними стремлениями, одними страстями.

Я как бы сызнова пережил это удивительное ощущение слитности съезда равных, перечитывая старые протоколы.

Протокол... Какую снисходительную, ироническую улыбку вызывает порой это слово. Что, казалось бы, может быть скучнее протокола. Но от протоколов VI съезда (ты можешь сам в этом убедиться, читатель) веет таким высоким напряжением мысли, поиска истины, таким драматизмом!

Явиться или не явиться вождю на суд? Сохранить или снять один из важнейших политических лозунгов партии? Как в новых условиях бороться, строить партию пролетариата, "плыть в революцию дальше"?

Все впервые. И нет однозначных ответов. Но есть Ленин. И есть огромный, купленный дорогой ценой опыт борьбы. И ответственность перед товарищами по партии, пролетариатом, революцией. Отсюда споры, острейшие дискуссии вокруг всех докладов. Те самые споры, то столкновение мнений, доводов, аргументов, из которых рождается истина. И в этих прениях делегаты ссылаются на труды Маркса и Ленина, цитируют Дантона, проявляя такое глубокое знание, понимание истории, что просто диву даешься. И при всем уважении к корифеям мысли никакого начетничества, никакого слепого преклонения перед авторитетом, догмой.

Все взвешивается, всесторонне обсуждается. Съезд единомышленников? Да! Но отнюдь не одинаково мыслящих.

И в этом, думается, тоже сказывалось незримое присутствие Ильича на съезде. Не встречал человека, который бы с такой терпимостью, как Ленин, умел в кругу единомышленников отнестись к противоположной ему точке зрения, если только она, эта точка зрения, не была враждебна марксистскому учению, идеям партии, не вела к фракционной борьбе.

Когда писались эти строки, мне попалась на глаза брошенная вскользь, как само собой разумеющееся, фраза в одном из последних ленинских писем. Ленин замечает своему адресату, что "надо не видеть "интригу" или "противовес" в... инакоподходящик к делу, а ценить (разрядка наша. - В. В.) самостоятельных людей"{106}.

Для Ленина-диалектика такой подход к честному спору, коллективному поиску истины, к людям был обычной нормой поведения.

Поиск истины, иной подход к делу не вызывали у него ни резкостей, ни раздражения, ни, тем более, желания мстить, низвергать, уничтожать. Такая позиция, такой подход не могли не послужить уроком, примером для его соратников, учеников, товарищей по партии.

С высоты прожитого глубже понимаешь, чем в канув Октября стал VI съезд для его участников, для всех нас, для всей тогда еще малочисленной, но сплоченной, молодой по духу партии. Какой великолепной школой политической, философской, нравственной.

Трое на фотографии

"Два Петра и один Василий". Мой друг Ванюков. В гостях у старого фотографа. Портрет на стене. Чтобы человеку - вся земля... Частица революции.

...Старинное трюмо или "задник с колоннами". Нас трое на фотографии. Не по летам серьезные лица. Слева направо: Семенов, Ванюков и автор этих строк - старшие групп по охране VI съезда партии, "два Петра и один Василий", как нас тогда называли.

Было так.

Днем, когда делегаты накануне заключительного заседания 3(16) августа разошлись на обед, меня разыскал сияющий Ванюков.

- Пошли, Гренадер, фотографироваться.

Петя Ванюков - мой хороший товарищ. В 1916 году его, тогда рабочего "Розенкранца", тоже арестовали за революционную пропаганду. Сидели мы с ним в одной камере военной тюрьмы, попали в один дисциплинарный батальон только в разные роты. И второй наш срок - уже при Керенском - мы тоже отсидели вместе в Петропавловке.

В жизния я редко встречал более веселого, бескорыстного человека, чем Ванюнов. Из тех, кому для себя, кроме чисто вымытой сорочки, действительно ничего не надо было. На его лице спокойной мягкой улыбкой светились глава, вызывающие ответное доверие даже у тех, кто встречался с ним впервые.

- Слышь, браток, а ведь я тебя где-то видел, - как-то спросил его пожилой солдат с обветренным суровым лицом, - не на румынском ли фронте?

Другие часто "узнавали" в нем "земляка" и весьма огорчались, получив отрицательный ответ. Давались эти ответы моему товарищу нелегко. Ванюков такой уж у него был характер - не любил огорчать других. Да будь его воля, он бы охотно всех добрых людей признал земляками.

"Узнавали" его не случайно. Такие, как Ванюнов, чем-то неуловимо похожи друг на друга - готовностью поделиться, неистребимой открытостью, предельной искренностью, что ли.

К таким людям тянется стар и млад. Они всегда отдают больше, чем берут. Себе - последний кусок. На фронте, раненные, они всегда ждут перевязки в последнюю очередь. И первыми поднимаются в атаку, первыми - совсем не думая о себе - закроют грудью товарища.

Таким был - я в этом убеждался не раз - Петя Ванюков.

Любил хорошую шутку, меткое слово.

- Батюшка Питер, - сыпал скороговоркой, - бока нам вытер, братцы заводы унесли годы, а, - тут он делал паузу, изображая в стельку пьяного мастерового, - матушка канава совсем доконала.

Дождь, зной, стужа, тюремная камера - а ему все нипочем, как тому солдату, которого и огонь прокаляет, и дождь промывает, ветер продувает, мороз прожигает, а он все такой же бывает.

По дороге Ванюков рассказал, что у него появился знакомый фотограф занятный старичок.

У входа в ателье на старом Нарвском рынке нас уже ждал Семенов, внешне - полная противоположность Ванюкову. Был он на вид суров, неразговорчив. И только тот, кто делил с ним хлеб-соль, знал, что это за преданная, верная душа.