Василий Васильев - И дух наш молод

На наш звонок дверь открыл маленький, сухонький старичок в полотняной толстовке с огромными карманами. Глаза из-под стекол пенсне поблескивали весело, приветливо.

- Здравствуйте, Петя. Добро пожаловать, молодые люди. Мы уже о вас наслышаны. Это я, грешный, вашего друга уговорил привести вас сюда.

Он говорил, картавя, с южным акцентом, нараспев выговаривая слова.

В крохотной боковушке ("мой кабинет"), прилепившейся к большой комнате, где стоял деревянный ящик на треноге, хозяин, узнав, что мы только что с дежурства, усадил нас за маленький столик, угостил черными сухарями и янтарно-золотистым чаем, настоянным на каких-то травах. На стене напротив я заметил портрет юноши в студенческой тужурке. Высокий, чистый лоб и уходящие в себя печальные, вопрошающие глаза. Старый фотограф перехватил мой взгляд, заговорил с какой-то потаенной болью и гордостью.

- Это Яков. Мой единственный. Моя кровинка. Я хотел, чтобы сын мой стал доктором. Вы думаете - это было просто, бедному еврею при старом режиме стать доктором? Я делал невозможное. Отказывал себе во всем. А мои клиенты... Вы знаете, что такое портрет? Нет, молодые люди, вы не знаете, что такое портрет. К тебе приходит человек, у него неприятности, неудачная любовь, не пишется роман, букет болячек. Он хмур и зол. Но ты-то, повидавший на своем веку тысячу лиц, знаешь: человек лучше, добрее, чем он кажется и даже хочет казаться. И ты беседуешь с ним: о погоде, о Горьком, о божественной Ермоловой и Гришке Распутине. Рассказываешь анекдоты: хоть шуткой, хоть смехом, да было бы дело с успехом. И все ждешь, ждешь, пока в нем, в твоем клиенте, не раскроется главное, настоящее - душа.

Будет час, да не будет нас, и вместе с добрыми делами для других - не для себя мы рождаемся - останется портрет. А значит, и человек. Хотя все люди, да не все - человеки. Ох, не все человеки. Одним словом, не зря я походил в учениках у знаменитого Недешева{107}. Кое-чему научился. Были у меня, молодые люди, влиятельные клиенты: писатели, сенаторы, адвокаты. За себя я ни у кого никогда ничего не просил, но за Якова... Все свои хлопоты я скрывал от него: Яков не потерпел бы - гордый. Он кончил гимназию с золотой медалью - голова! Поступил в университет. И - ушел. Куда вы думаете? В ре-во-лю-цию! А революцию, вам ли говорить об этом, молодые люди, кушают с кровью, со звоном кандальным. И он тоже зазвенел кандалами, мой Яков. Угнали его, куда телят не гонят - куда-то за Енисей. Вот уже второй год молчит. Вы не знаете, почему он молчит, мой мальчик - ведь уже нет царя, почему не едет?

Мы как могли стали успокаивать старика. Почта, мол, работает с перебоями. Да и занят человек, делает революцию.

- Вот-вот, - оживился фотограф, - я тоже так думаю и не теряю надежды. Человек без надежды - уже не человек, а так себе, тень, охапка пустяков. В тюрьме, когда я пришел к моему сыну проститься перед Сибирью, - знаете, что он мне сказал, мой Яков? "Ты, папа, хотел, чтобы я стал доктором. И я им стану. Но хочу лечить не болезни, а их причины, не отдельных людей, а наш старый больной мир. Чтобы не было богатых и бедных, а были люди-братья. Чтобы рыбам - вода, птицам - воздух, а человеку, если он трудится, - вся земля".

Продолжая свой рассказ, старый фотограф усаживал нас и так, и этак, добивался, как он говорил, от каждого лица - истины. А от платы наотрез отказался:

- Разве мой Яков вам не брат, не товарищ? Вы делаете мне честь, молодые люди. Разве вы - не частица революции, не плоть и кровь ее? Я думаю: он был бы мною сегодня доволен, мой Яков.

...Трое на одной фотографии... Упрямый подбородок... Аккуратный пробор... Плотно сжатые губы. Смотрят на меня из семнадцатого года два Петра и Василий - моя тревожная, прекрасная молодость, миг, запечатленный старым фотографом-философом.

Расскажу о том, как сложились судьбы моих товарищей из группы по охране В. И. Ленина, ЦК и VI съезда, снятых на этой фотографии.

Петр Ванюков в дни Октября вместе со своей сотней брал Зимний. В первые годы Советской власти занимал ряд ответственных должностей, работал в Москве, Петрограде, в других городах. Погиб в 1937 году.

Петр Семенов - унтер-офицер Волынского полка, кавалер двух Георгиевских крестов, член полкового комитета. В дни Октября был со своим Волынским полком. На первом советском фронте, когда полк под Пулковскими высотами дрогнул, побежал, Семенов вместе с поручиком Григорьевым - будущим моим комбригом (о нем я уже говорил в книге) остановил полк, повернул его против наступающих казачьих цепей генерала Краснова. Потом мы встретились с ним на курсах в Смольном. Я даже запомнил номера наших удостоверений: у него 241, у меня - 242. На станции Дно Семенова назначили комиссаром полка. Полк его участвовал в боях под Псковом. Погиб наш товарищ под Иркутском в 1919 году комиссаром бригады.

Частица революции...

А ведь не ошибся в нас старый фотограф.

Поездка на фронт

"Сменить машиниста". Новые веяния ("Не как, а что"). Под защитой пулеметов. Встреча в академии. "Открывай заседание". У солдатского костра. Щедрый дар.

После VI съезда РСДРП (б) по решению ЦК, ПК и "Военки" в провинции и на фронт были посланы большевистские агитаторы. Я попал в группу из 18 человек, направляемую на Северный фронт. Инструктировал нас Подвойский. Перед нами ставилась конкретная и на первый взгляд несложная задача: информировать полковые комитеты, солдатские массы о решениях съезда. Изучать на местах настроения солдат, армии.

Выехали мы во второй половине августа. Партия к тому времени оправилась от ударов, нанесенных ей реакцией в июле. Симпатии к большевикам, активная их поддержка со стороны масс росли не по дням, а по часам.

В воздухе снова запахло грозой. Мы почувствовали это сразу, еще в дороге.

Сразу за Красным Селом в наш вагон подсел железнодорожник. Немолодой, усатый. Кожанка на нем старая, заношенная, замасленная. В руке деревянный сундучок - неизменный спутник машиниста.

Присел к нам.

- Понурить, ребята, найдется? Страсть курить хочется. Откуда, солдатики? Из Питера? Ну, что Питер?

Он молча выслушал наш рассказ, видно по всему, повял, кто мы и что мы. Заговорил, уже не таясь:

- Чего большевики ждут? Пора, пора, братцы, сменить машиниста.

И поспешил объяснить:

- На железной дороге разруха страшная. Эшелоны сутками ждут отправки. Неразбериха. Путаница. Чем дальше от столицы - тем хуже. Так во всем. Хлеба нет. Дороговизна растет. Спекулянты богатеют на народной беде, дерут втридорога. Я в дороге насмотрелся. Война у всех в печенках сидит, а конца ей не видно. Развоевался наш министр-председатель. Кричат: революция, революция, а она вроде споткнулась, приостановилась. А почему? Буржуйская. Дальше ей ход разные людишки крепко тормозят. Кто на тормозах? Кто машинист революции? Временное правительство. Во имя чего, гады, тормозят? Во имя войны и барышей, толстой мошны. Призывают к примирению. Объединяйся, мол, овца и волк! Мирись, дескать, рабочий народ со своей нищей долей. Жизнь, сами знаете, дорожает с каждым днем, а плата - прежняя. Дома пять ртов каши просят. Хоть ложись на рельсы и - помирай.