Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

За этим последовало перечисление совершенных министрами нарушений конституции, прежде всего в области свободы слова и печати. Звучали требования освободить от цензуры научные, исторические, литературные труды, публиковать документы сейма в полном объеме. Подчеркивалось, что «стеснение мысли предполагает или ведет за собой всякое иное стеснение», а свобода печати – это «тот показатель общественного мнения, который является существенным признаком конституционного правления». Оппоненты указывали, что наказание за злоупотребление свободой слова и печати уже предусмотрено в Уголовном кодексе, но если необходимо принятие специального закона, то это компетенция короля и сейма, постановления же наместника и Административного совета не имеют силы. В использовании свободы печати нет вреда, доказывали авторы «Замечаний», она лечит нанесенные ею же раны, она является «достойной толковательницей всеобщих чувств», нужной и народу, и монарху. Приводилась в пример Англия, которая уже 150 лет пользуется свободой слова и печати, одновременно подчеркивалось, что в Польше вообще нет оснований опасаться злоупотребления этими свободами, так как его «не допустил бы и не допустит дух нации, благодарность и приверженность королю и конституции» 29.

«Мы живем в глубоком мире, – говорилось в «Замечаниях», – благословляя того, кто нам его подарил, – нашего любимого короля, объединяясь в любви к нему и нерушимой верности его династии». Но это утверждение являлось отправной точкой для критики беззаконных действий полиции: хотя на сейме было признано, что в Королевстве царит порядок, в то же время отмечалось, что умножилось число полицейских и появилась жандармерия – «институт, вроде бы менее приличествующий свободному народу, который пользуется по милости своего великодушного короля благодеяниями конституционной монархии». Выступавшие противопоставляли политику «omnia cognoscere non omnia persui», как более действенно обеспечивающую поддержание мира и порядка, политике полицейского произвола – в частности, таким «самоуправным и насильственным средствам», как высылка из страны, отдача под надзор полиции без приговора суда и т. и. Требовали строгого соблюдения тайны переписки и отстранения полиции от заведования почтой. Среди требований были также устранение произвола и установление порядка при призыве в армию, отмена постановления, разрешающего проведение обысков в домах и лавках. Критике подверглась и финансовая деятельность правительства, его обвиняли в злоупотреблениях и расточительстве; указывалось на необходимость введения конституционного бюджета. Общая оценка деятельности правительства была негативной: его поведение поставило «под угрозу спокойствие населения» 30.

Члены сейма обращали внимание на то, что польский народ прошел трудный путь и благодаря этому «приобрел необходимое знакомство с подлинной свободой и настоящим добром», получил политический опыт, о котором другие народы лишь мечтают, усвоив по-настоящему ценное и не зарясь на пустые новинки. Пользуясь свободой, он «никому не причинил вреда, умел подчиняться законам, хранить послушание и верность властителям, […] доказал истинную любовь к отчизне, полное посвящение себя ей и несгибаемый характер». Подчеркивалось, что поляки разочаровались во многом и отказались от ложных надежд, хотят залечить раны, которые народ получил в борьбе за национальное существование: «Добросовестно пользуясь умеренной свободой, он закладывает свое благосостояние и счастье, освободившись от всяких страстей, он ограничился теми свободами, какие дала ему Конституция, […] но со всей силой своего характера он ощущает обязанность соблюдать нерушимость Конституции и чувствует благородное призвание со всей силой и стойкостью преодолевать препятствия, которые его отделяют от тех свобод и того быта, что ему обеспечил Всемилостивейший монарх» 31.

Дежурные славословия монарху и заверения в том, что польский народ, имея за плечами тяжкий опыт, не поддастся ни «заблуждениям», ни «опасным мечтам» и «не позволит обречь на гибель дело, которое стоило стольких жертв», сопровождались довольно двусмысленной фразой о препятствиях, которые разрушают посвященные монарху силы народа и грозят «затмить прекрасное, первое в истории деяние Александра I». Не была упущена также возможность напомнить царю о его обещаниях насчет присоединения западных губерний и вновь упомянуть о «дорогих надеждах, которые должны крепить и объединять наши стремления». «Благодарность» и «преданность» не помешали участникам заседаний выступить против большинства предложенных правительством и одобренных царем законопроектов. 117 голосами против 3 был отвергнут проект устава, определявшего процедуру уголовного судопроизводства, так как в нем отсутствовали гарантии гласности при допросе свидетелей, а главное, не предусматривалось использование суда присяжных, введения которого требовали еще участники сейма 1818 г.; между тем Административный совет разрабатывал Уголовный кодекс согласно непосредственным указаниям Александра I, рекомендовавшего ориентироваться на австрийский образец. Объясняя отсутствие проекта закона о суде присяжных, Правительственная комиссия юстиции указывала, что Государственный совет «счел нужным воздержаться от разработки проекта этого института не без важных причин», хотя при обсуждении этого вопроса он учитывал «важность этого института, приверженность к нему народа, в лоне которого он был создан и получил развитие, почти всеобщее требование его введения в Европе». Поскольку в отчете правительства подчеркивалось, что царю этот вопрос разъяснен, участники дискуссии решили обратиться с просьбой о введении суда присяжных непосредственно к нему. Они не приняли поправки к Органическому статуту Сената, имевшие целью отнять у членов сейма право призывать к ответу чиновников. Не прошел и проект Органического статута Посольской палаты. Правда, оппозиции также не удалось провести свои предложения, была отклонена и значительная часть из 90 петиций 32.

Под конец работы сейма С. Замойский предложил обеим палатам совместно обратиться к царю с выражением «бесконечной признательности», «безграничного доверия», «непоколебимой привязанности» и «нерушимой верности». Такое обращение было оглашено, причем, благодаря императора за уже сделанные им дары, парламентарии вновь намекали на «богатое надеждами будущее», явно имея в виду обещанное расширение Королевства Польского за счет западных губерний России. Но в ответ царь упрекнул их: «Спросите свою совесть, и она скажет вам, послужили ли вы Польше во время дебатов так, как ожидали от вашей мудрости, или, поддавшись столь обычным в наше время соблазнам и пожертвовав надеждой, которую осуществило бы предусмотрительное доверие, не задержали ли вы продвижение дела восстановления вашей родины. Эта тяжелая ответственность ляжет на вас, она является необходимым следствием свободы ваших голосований. Они свободны, но их всегда должны определять чистые замыслы. Мои вам известны. Взамен зла вы получили добро, и Польша вновь поднята в ранг государства. В отношении ее я буду постоянен в своих намерениях, каково бы ни было мнение, которое может сложиться на основании способа использования вами своих полномочий». Александр I выражал надежду, что, возможно, «с течением времени неприятные впечатления могут ослабнуть, и члены этого собрания, воодушевленные искренней любовью к добру, завершат свою почетную миссию и понесут к своим очагам слова мира и согласия, распространяя там дух спокойствия и безопасности, без которого самые благотворные законы всегда останутся бесплодными». А пока царь выносил на суд польского народа факт отказа его представителей от принятия законов в сейме 33.