Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

По-прежнему остро стоял вопрос о цензуре. Правда, комиссия Сената высказалась на эту тему сдержанно: признав, что «по политическим причинам» цензура «представляется в настоящее время необходимой», сенаторы лишь напомнили о предписании монарха «осуществлять ее с такой осторожностью и рассудительностью, чтобы из-за нее народное просвещение не откатилось назад и чтобы по ее причине столица Королевства не оказалась вскоре вовсе лишенной книгопродавцев», потому что польских книг осталось из-за цензуры совсем мало. Говорилось о незаконных указах наместника, распространивших цензуру не только на «все политические издания», публикации религиозного характера, литературные и исторические сочинения, но и на книги по медицине и военному делу, на литографии и гравюры, а также на литературу, изданную за границей, которая в результате если и приходила к польскому читателю, то в изуродованном виде, с вырезанными страницами. Особенный удар, по мнению выступавших, цензура наносила по патриотическим чувствам поляков, по их национальной гордости, связанной со славным прошлым: «Труды, содержащие дорогие для народа воспоминания, […] разрешалось печатать даже тогда, когда поляки утратили свое политическое существование; ныне, когда они вновь обрели родину, возвращенную твердой десницей Александра, цензура создает препятствия их изданию». Как считали члены Посольской палаты, это имело «самые губительные последствия для народного просвещения», задержало его развитие, поэтому нужно срочно обратиться за помощью к императору, просить его ограничить цензуру в соответствии с законом; монарх должен узнать, что «поляк во всей своей литературе не злоупотребил свободой, которой пользовался, не запятнал себя оскорблением священной особы государя, что поляк, более всего любящий свое отечество, может писать только ей во благо». Комиссия предлагала направить к царю солидную депутацию еще и для того, чтобы представить ему «ужасное состояние», в каком находилось просвещение, и высказать соображения о том, как его исправить. В Королевстве, заявляли критики, стало мало не только книг, но и школ: одни закрылись, так как министр вероисповеданий и общественного просвещения С. Грабовский ввел непосильную для крестьян плату за обучение, другие, как в Калише, втором городе края, были закрыты по политическим причинам. Участники дискуссии говорили о негативном общественном мнении в отношении Правительственной комиссии вероисповеданий и общественного просвещения, которая упорно сохраняет латынь в качестве языка преподавания, противится включению в университетскую программу курсов по истории, между тем как история и философия влияют на «высшее религиозное и моральное формирование человека», а знание о прошлом, трактовка истории «становится желательным и необходимым для истинного поляка». В «Замечаниях» комиссии подчеркивалось, что как в университете, так и в школах всех ступеней учащиеся и преподаватели находятся под постоянным контролем, тайным и явным; это вредно влияет на взрослых, но «еще более губительное влияние» оказывает на учащихся, «ибо с молодых лет приучает их к скрытности, тайне, подозрительности, и так гибнет главное украшение поляка – открытость характера и укореняется подлая, пятнающая честного человека манера поведения». В целом, как указывали парламентарии, «не ограниченная законом цензура задержала прогресс образования, обеднила литературу», весь дух и направление деятельности властей в области просвещения исключают высокие цели, полет мысли, обращение к высоким достоинствам предков, а скорее поощряют инстинкты, привычку к пустой обрядности 94.

Речь шла также о роли теологического факультета университета. Комиссия сейма, одобряя в принципе его создание, выступала против подчинения его церковным властям и требовала провести разграничение: все, что касается обрядности, передать на усмотрение костёла, но обучением, назначением преподавателей должна заниматься Правительственная комиссия вероисповеданий и общественного просвещения. В этом парламентарии видели путь налаживания единства между светским обществом и духовенством, которое, в частности, было недовольно законом о заключении и расторжении браков, оставшимся в наследство от принятого в Княжестве Варшавском Кодекса Наполеона, и еще на предыдущих сеймах пыталось добиться его изменения 95.

Это постоянное давление костёла испытывал и Александр I, тем более что претензии католической церкви Королевства Польского находили поддержку клерикалов в Петербурге. Да и сам царь поддерживал их проект закона на сейме 1818 г., но тогда попытка ревизии брачного законодательства не удалась, так как депутаты ее отвергли. После этого царь приказал разработать новый проект «таким образом, чтобы он отвечал представлениям века и сближал религиозные и гражданские отношения». События последующих лет, имевшие место в Европе, России и Польше, укрепили императора на консервативных и клерикальных позициях, о чем свидетельствовали указания, данные им относительно подготовки нового проекта закона о браке и разводах. В августе 1821 г. И. Соболевский сообщал наместнику Ю. Зайончеку, что царь узнал о «раздвоении» при обсуждении статей этого закона и предупредил, что утвердит лишь такое решение, которое не будет противоречить интересам главной религии Королевства Польского: «В момент, когда все другие правительства, предупрежденные опытом, разрабатывают способы воскрешения религиозных принципов и возвращения духовной дисциплины, не пристало бы новыми законодательными постановлениями утверждать забвение этих принципов либо отклонение от оных, что имело место в эпоху, которая сама достаточно обозначает различие с тем путем, коего надлежит держаться в нынешних обстоятельствах […]. Если такие законодательные постановления были введены как часть чужого кодекса, принятие которого было навязано краю, из этого ни в коей мере не следует, что такие постановления обязаны быть сохранены при изменениях, которым этот кодекс должен подвергнуться, чтобы приобрести черты Национального кодекса […]. Такие изменения легко можно приспособить, никоим образом не нарушая необходимой связи между другими частями действующего в стране гражданского законодательства, затрагивать которые было бы признано ненужным». Изменения, считал Александр I, тем более необходимы, что хотя конституция обеспечивает свободу всем религиям, но католичество, исповедуемое большинством, требует особой опеки правительства, и его обязанность – «следить за тем, чтобы эта религия пользовалась гарантированной ей особой заботой в полном объеме и чтобы ее догматы и устав сохранялись во всей своей чистоте». Император подчеркивал, что в тексте проекта, представленного на обсуждение, «не должно быть ничего, что могло бы оскорбить догматы или устав католической церкви», и лишь такой проект он подпишет 96.