Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич вспоминал о пребывании в Польше в 1818 г.: «В Варшаве русских как будто вовсе не было; мы все чересчур стушевывались […] везде первенствовали поляки: они, будто они одни представляли собою тип всех способностей, у которых русские должны, будто бы, всему учиться. Такое положение не было естественно и не могло долго продолжаться. Поляки возмечтали о себе более, чем благоразумие сего дозволяло, и высокомерие свое постоянно выбалтывали, а русские молчаливо, но глубоко затаили оскорбление национальному своему чувству» 27. Беседуя между собой, русские военачальники М. А. Милорадович и А. И. Остерман предрекали И. Ф. Паскевичу, что ему придется через десять лет брать Варшаву штурмом 28(что в действительности и произошло в 1831 г.). Этот эпизод свидетельствует не только о дальновидности участников Отечественной войны 1812 г., но подтверждает существовавшее расхождение между формальным статусом Королевства Польского и его восприятием русскими как «завоеванного края».

Примечательно, что «патриотическая скорбь» объединяла и сторонников, и противников конституционных преобразований в России. И «либералисты», с энтузиазмом воспринявшие обещание конституции, и консерваторы, противившиеся любым проектам коренных реформ, в первую очередь, отмене крепостного права, были охвачены антипольскими настроениями. Это предвидел российский министр иностранных дел И. А. Каподистрия, читавший в феврале 1818 г. подготовленный Александром I текст речи и возражавший против двух ее пунктов – «сравнения, которое император предположил провести между Польшей и Россией, и обещания присоединить к Царству Польскому губернии, входившие в состав России». Его замечания, однако, не подействовали на императора: Александр I оставил собственный вариант речи, который и произнес перед польским сеймом 29.

В это время представления о Польше, свойственные просвещенной части российского общества, диктовались прежде всего отношением к ней как к историческому противнику России. Негативный образ недавнего союзника Наполеона в войне 1812 г., способствовавшей небывалому росту национального самосознания русских, дополнялся реанимированным уже в 1806-1807 гг. образом поляков-интервентов периода Смуты. После Тильзитского мира, воспринятого как национальное унижение, в России стал активно формироваться канон восприятия событий начала XVII в. Освобождение России от поляков в 1612 г. стало в начале XIX в. восприниматься как ключевое событие народной истории 30. Все это дополнялось пришедшим с Запада образом Польши как отсталого во всех отношениях государства, где господствует анархия и шляхетская вольница. Еще в 1802 г. в «Историческом похвальном слове Екатерине II» Карамзин писал: «Польская [республика] была всегда игралищем гордых вельмож, театром их своевольства и народного унижения. […] пусть ветер развевает пепел тех капищ, где тиранство было идолом» 31. Мысли о несовместимости традиций шляхетского республиканизма с гражданскими свободами высказывались и на Венском конгрессе критиками польской политики Александра I.

Подобным образом и в 1818 г. Н. И. Тургенев, вспоминая о разделах Речи Посполитой, продолжал утверждать, что хотя и «печально для друга человечества видеть уничтожение Польши, но сие уничтожение сблизило тогда Россию с Европой». «Польша в недавнешнем ее существовании, – писал он в своем дневнике, – была бы всегда стеной, отделяющей нас от Европы с сей стороны, и грязным источником, из которого бы текла в Россию безнравственность и подлость дворянства польского и ненависть и презрение к конституционным государствам. Народ или публика судят по первым впечатлениям; первые же впечатления, поражающие обыкновенных людей при виде Польши, были бы конституция и беспорядки, своевольство и рабство!» 32Размышляя о польской политике Александра I, Тургенев высказывал опасения, что конституционные свободы могут прийти в Россию через Польшу, как «чистая вода через нечистый водопровод» 33.

Еще более серьезное недовольство вызвали проекты возможного присоединения к Королевству Польскому части западных губерний России, ранее входивших в состав Речи Посполитой. Реакцией на двусмысленные заявления Александра I по этому поводу стало личное послание к нему Карамзина в 1819 г., озаглавленное «Мнение русского гражданина». В нем Карамзин резко выступил против усиления Польши. Создание сильного, независимого польского государства, по мнению историка, полностью одобрявшего разделы Польши, противоречило государственным интересам России. Призывая Александра I отказаться от планов расширения Польши, он писал: «Мы взяли Польшу мечом: вот наше право, коему все государства обязаны бытием своим […]. Для Вас Польша есть законное российское владение. Старых крепостей нет в политике: иначе мы долженствовали бы восстановить и Казанское, и Астраханское царства, Новгородскую республику, Великое Княжество Рязанское и так далее […] восстановление Польши будет падением России, или сыновья наши обагрят кровью землю польскую и снова возьмут штурмом Прагу […]. Поляки, законом утвержденные в достоинстве особенного, державного народа, для нас опаснее поляков-россиян». Выступая от имени русского дворянства, Карамзин оспаривал право императора распоряжаться территориями по собственному усмотрению: «Я слышу русских и знаю их: мы лишились бы не только прекрасных областей, но и любви к царю; остыли бы душой к отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола. […] Литва, Волыния желают Королевства Польского, но мы желаем единой Империи Российской» 34. Записка Карамзина, прочитанная им лично Александру I за чаем в царскосельском кабинете, стала причиной охлаждения императора к своему негласному советнику. «Мы пробыли вместе с глазу на глаз пять часов» и после этого «душою расстались, кажется, навеки», – вспоминал российский историограф.

Фактически «Мнение русского гражданина» адекватно отразило настроение просвещенного российского большинства, начиная от консервативных кругов и кончая членами тайных обществ. Примерно то же самое, вероятно, говорилось и в не сохранившейся записке генерала М. Ф. Орлова, подписанной группой его единомышленников и обращенной к царю. Записка эта (ее составление относят к 1817 г.) так и не была представлена Александру I, но дошедшие до императора слухи о ней стоили принимавшему капитуляцию Парижа Орлову карьеры 35. Вот что сообщал о подготовке этого документа декабрист И.Д.Якушкин: «Когда сделалось известным намерение императора Александра образовать отдельный литовский корпус и, одевши его в польский мундир, дать ему литовские знамена, намерение это возмутило многих наших генералов, и они согласились между собой подать письменное представление императору, в котором излагали весь вред» этого проекта 36.