Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Примерно так же порой оценивали смешанные русско-польские браки в самой России 152. Что же касается русских, живших в Королевстве Польском в 1815-1830 гг., то ими браки с польками рассматривались в духе тогдашней политики России. Да и на ком же еще было жениться русским офицерам, служившим в Королевстве Польском, если не на польках? Русские мемуаристы описывают легкость и желанность для офицеров заключения подобных союзов в Польше. Очевидно, вдохновляла их и большая, по сравнению с отечеством, свобода нравов, позволявшая легко заводить любовные связи. Впоследствии Н. П. Макаровым, отметившим в воспоминаниях прелесть «кавярок» (официанток в кофейнях), был сочинен романс, в котором воспевались Вислы «изобильные брега, где так скоро вырастают у мужей на лбу рога» 153.

Польско-русскому сближению в 1815-1830 гг. безусловно мешала взаимная предубежденность. За короткое время, прошедшее после окончания наполеоновских войн, образ врага не мог стереться еще из коллективной памяти. Он был все еще актуален как для польского, так и для русского сознания. Кроме того, в польском сознании жила память о разделах, восстании Костюшко, после которых образ России стал прежде всего образом захватчика, притеснителя. Ю. У. Немцевич, вспоминавший о том, что «отношение к москалям у жителей Польши недоброжелательное», ссылался при этом на «зависть» и «предвзятое отношение» русских к полякам 154. В дневниках Ю. У. Немцевича за 1815-1820 гг. национальные противоречия все время подчеркиваются, причем ключевым является слово «ненависть». Характерно, что, замкнувшись на теме польской нации как предмете внимания русских, он постоянно писал о русской «ненависти» к полякам. Пользовавшийся огромным авторитетом среди современников писатель полагал, что планы императора относительно соединения двух народов братскими узами разобьются с польской стороны о «память давних обид», с русской же – о «зависть и ненависть» 155.

Оппозиция «мы/они», «свой/чужой» постоянно присутствовала в сознании как поляков, так и русских, даже когда не приходилось говорить о явной враждебности. Взгляд на представителей этнически иного сообщества как на чужих определял характер взаимоотношений. «Мы (здесь и далее курсив мой. — Н. Ф.) жили среди них с чувством полной своей безопасности, так как ничто с их стороны не представлялось угрожающим. „ Они не посмеют 64, – говорилось тогда у нас», – вспоминала княгиня Н. И. Голицына, жена А. Ф. Голицына, чиновника из канцелярии великого князя Константина 156.

О достоинствах русских польские мемуаристы часто вспоминали с оговорками, так, будто бы для них обладание положительными качествами – исключение. О Ланском А. Потоцкая писала, что «он обладал приветливым лицом честного человека и принадлежал к небольшому числу русских, которые по справедливости считались вполне достойными людьми» 151. Характерным является отзыв Н. Кицкой о полковнике О. Г. Зассе – «честный человек , хотя и москаль» 158. Даже о сверхлояльном, по мнению большинства поляков, к русским властям наместнике Ю. Зайончеке говорилось, что он «неохотно терпел москалей».

Свидетельства современников – русских и поляков отразили и национальные стереотипы, укорененные в сознании или же складывавшиеся в процессе контактов. Русские, не будучи в состоянии понять польских патриотических и национально-освободительных стремлений, интерпретировали их как «ложный и неуместный патриотизм», «политическое безрассудство». Для поляков же особенно характерны были представления о «московском варварстве», подчеркивание неумения русских вести себя в обществе. Немалую роль в восприятии русских играл также стереотип «рабской души», покорной «дикому деспоту».

Уже тогда распространилось представление о русских как об азиатах, наследниках татаро-монголов. Участник восстания 1830 г. А. Млоцкий, например, считал, что великий князь Константин представлял собой «тип настоящего монгола» 159. А. Потоцкая обращала внимание на «татарский тип» физиономии В. Ланского – «выдающиеся скулы и маленькие китайские глазки» 160.

Годы конституционного Королевства Польского явили и положительные примеры национального сближения. В некоторых случаях живое общение способствовало преодолению стереотипного восприятия, обогащению образа соседа, сглаживанию межнациональных противоречий. Так, глубоко заинтересовался польской культурой и наладил контакты с польским обществом П. А. Вяземский 161. «Живя в Польше, не ржавел я в запоздалых воспоминаниях о поляках в Кремле и русских в Праге, а был посреди соплеменных современников с умом и душою, открытыми к впечатлениям настоящей эпохи» 162, – писал он о годах, проведенных в Варшаве.

О трогательном прощании с офицерами польского Конно-егерского полка русских военных, покидавших в 1830 г. Королевство Польское вместе с великим князем Константином, вспоминает Н. Серавский: «Когда мы миновали колонны русских войск, генералы, командиры, офицеры, даже солдаты выбегали к нам, хватали за руки, обнимая и прощаясь, как они выражались, „до лучших времен“. Генерал артиллерии Герштенцвейг подошел к полковнику Зелёнке, сердечно пожал ему руку и по-французски произнес слова, которые мне запомнились: „Если дойдет до войны, то никогда мои пушки не станут в вас стрелять! Будьте здоровы! Грустно с вами расставаться!“» 163.

Безусловно, на фоне трудных взаимоотношений России и Польши в XIX в. годы конституционного Королевства Польского выделяются как один из наиболее политически благоприятных периодов для добрососедского общения двух народов. Однако результатом политики Александра I были лишь единичные примеры сближения поляков и русских. В целом курс императора на объединение двух народов себя не оправдал, положительный опыт сосуществования оказался невостребованным. Не случайно всеобщий энтузиазм в начале восстания 1830 г. вызывали возгласы «Nie ma Moskali!» (Москалей больше нет!). После 1830 г. в исторической памяти возобладало и закрепилось негативное восприятие народами друг друга. Причины этого были обусловлены не только неудачной политикой царской администрации в Королевстве Польском, но и предыдущим историческим опытом взаимоотношения двух народов; они крылись также в сфере разной культурной запрограммированности, зависели от сложных механизмов национальной психологии. Именно в национальной ментальности, в исторически сложившихся национальных предубеждениях и стереотипах крылись ключи взаимонепонимания, мешавшего подлинному сближению поляков и русских.

1 Жуковская Т. Н. Польский вопрос и русское общество в 1815–1825 гг. //Памяти Ю. Д. Марголиса. Письма, документы, научные работы, воспоминания. СПб., 2000. С. 612. В этой статье автор рассматривает природу общественной оппозиции политике Александра I по польскому вопросу, причиной которой, по ее мнению, стала его самоизоляция в выборе внешнеполитической стратегии.