Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

На конференции были созданы две подкомиссии по подготовке конвенции, но в их работе приняли участие только представители Польши и поддерживавших ее стран Южной и Центрально-Восточной Европы [1082]. Как и аналогичная конференция в Варшаве в предшествующем 1931 г., Венская конференция 1932 г. завершилась без достижения существенных результатов.

8 июня 1932 г.

29. – О Балтийской геодезической конференции (т. Межлаук).

а) Принять участие на конференции.

б) Состав делегации на конференцию поручить определить Секретариату ЦК.

Протокол № 103 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 8.6.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 887. Л. 7.

31 декабря 1925 г. прибрежными государствами Балтийского моря была подписана Балтийская геодезическая конвенция, согласно которой, создававшийся специальный комитет с местопребыванием в Хельсинки, должен был заниматься проведением на единообразной основе и единообразными методами выполнением геодезических работ, главным образом триангуляции первого порядка, измерением базисов и определением астрономических пунктов в Балтийском регионе.

Постановка данного вопроса на Политбюро была вызвана необходимостью дать срочный ответ генеральному секретарю Балтийской геодезической комиссии профессору Илмари Бунсдорфу о персональном составе советской делегации на созываемой в Варшаве 14–18 июня VI геодезической конференции. СССР присоединился к Балтийской комиссии 9 февраля 1929 г., через пять лет после ее создания по инициативе Бунсдорфа, и принимал участие в ее работе до 1937 г. [1083].

Запрос финской стороной был сделан еще 9 мая, однако, вопрос попал в повестку дня Политбюро только за неделю до начала конференции; Секретариат ЦК, которому Политбюро поручило определение состава делегации, не проявил спешки в рассмотрении этого вопроса. В результате НКИД только 13 июня (накануне открытия конференции) смог сообщить, что представлять СССР должен член Балтийской геодезической комиссии профессор Феодосий Николаевич Красовский [1084].

11 июня 1932 г.

Опросом членов Политбюро

68/10. – Предложение т. Стомонякова.

а) Отклонить требования Латвии, а также Эстонии и Польши о внесении в Согласительные Конвенции с ними постановлений о праве Согласительных Комиссий собирать всякие информации и вызывать для этой цели свидетелей.

б) Разрешить т. Свидерскому ответить министру Зариньшу на его письменный запрос, что мы по этому вопросу не уступим не только Латвии, но также Эстонии и Польше.

Выписки посланы: т. Крестиискому.

Протокол № 104 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 июня 1932 г. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 183.

Постановка вопроса со стороны Наркоминдела перед Политбюро обусловливалась тем, что латвийская делегация предприняла попытку использовать «промах» Майского, который на переговорах с финским правительством фактически согласился на придание согласительной комиссии права вызова свидетелей, что фактически способствовало процедуре повторного рассмотрения дел, по которым в СССР были приняты не устраивающие его партнеров судебные и административные решения [1085]. Когда латвийские дипломаты предложили положить в основу согласительной конвенции советско-финский вариант, в Москве еще не знали о «промахе» Майского и дали полпреду А.И. Свидерскому указание принять это предложение [1086]. После внимательного изучения текста конвенции с Финляндией НКИД был вынужден изменить прежнее решение и заручиться санкцией ЦК ВКП(б) на проведение единой выдержанной линии на переговорах с Ригой и Таллином, а также на откладывавшихся до ноября переговорах с Польшей о согласительной конвенции.

На следующий день после принятия постановления Политбюро советская позиция была доведена до сведения МИД Эстонии и Латвии. 13 июня эстонский посланник Ю. Сельямаа вручил Б.С. Стомонякову проект согласительной конвенции, полностью устраивавший СССР. В результате ни согласительная конвенция с Латвией (18 июня 1932 г.), ни конвенция с Эстонией (10 августа 1932 г.) не содержали формулировок, имевшихся в советско-финляндской конвенции.

28 июня 1932 г.

Решение Политбюро

40/9. – О пакте с Румынией (т. Крестинский)

Послать т. Литвинову через НКИД следующую телеграмму (см. приложение).

Выписка послана: т. Крестиискому.

Приложение к 40/9 рс (о.п.) пр. ПБ № 106.

«Заявите Залескому, что, поскольку в предложенном проекте советско-румынского пакта нет оговорки о том, что спорные между СССР и Румынией вопросы пактом не задеваются, и что стороны сохраняют по ним свои позиции, его формулировка для нас неприемлема. Вместе с тем скажите, что вы принимаете предложение Титулеску о возобновлении переговоров о пакте. Принимайте меры к тому, чтобы задержка заключения пакта с Румынией не имела своим последствием отсрочки подписания и ратификации пакта с Польшей. По поручению инстанции Крестинский».

Протокол № 106 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 28.6.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 3,9.

Рассматриваемое постановление является первым из трех известных решений Политбюро относительно заключения пакта ненападения с Румынией, переговоры о котором были начаты в январе и продолжались до ноября 1932 г. Политбюро не принимало специального решения о вступлении СССР в переговоры с Румынией в декабре 1931 г. Это обстоятельство отчасти может объясняться тем, что согласие с польским предложением о заключении пакта о ненападении между Советским Союзом и Польшей прямо подразумевало открытие параллельных переговоров с Румынией [1087]. По существу же, «пакт с Румынией самостоятельной ценности для нас никогда не имел и не имеет», напоминал Стомоняков в письме Сталину, «он нас всегда интересовал лишь постольку, поскольку заключение его нужно для заключения пактов с Францией и Польшей» [1088]. Замечания о неразрывности советских пактов ненападения с Польшей и Румынией и о подчиненной значимости договора с Румынией интересам урегулирования отношений с Парижем и Варшавой могут с не меньшим основанием быть отнесены и к проблематике переговоров между СССР и странами Балтии, по поводу которых Политбюро принимало специальные решения (см. выше).

Между тем, с момента установления первых прямых контактов между советскими и румынскими дипломатами в Анкаре и Варшаве не только принципиальные установки, но и тактика ведения переговоров согласовывались руководителями НКИД с Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) [1089].

Насколько удалось установить, члены Политбюро (за исключением секретаря ЦК ВКП(б) Кагановича в период летне-осеннего отпуска Сталина) не получали специальной информации НКИД о состоянии переговоров с Румынией. По всей вероятности, если основные решения относительно пакта о неагрессии с Польшей и условий его подписания принимались Политбюро и созданной им «комиссией по советско-польским делам», то по проблеме советско-румынского пакта – лично Сталиным. Известно лишь о трех обращениях НКИД в ЦК ВКП(б) с просьбой поставить вопросы отношений с Румынией на Политбюро, причем все они относятся к июню-августу 1932 г., т. е. ко времени пребывания Сталина в отпуске (установить его точные сроки не удалось [1090]). По двум из этих обращений были приняты официальные постановления (от 28.6.1932 и 19.8.1932), одно из предложений НКИД было утверждено без привлечения членов Политбюро [1091]. Таким образом, постановление «О пакте с Румынией» составляет своеобразное исключение из складывавшегося порядка, в соответствии с которым эта проблема была выведена из ведения Политбюро.