Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

В последующем Политбюро не возвращалось к рассмотрению просьбы «77 крестьянских семейств из Польши». Сохранилось ли у них желание переселиться в СССР и как сложились их судьбы, неизвестно.

30 августа 1931 г.

Решение Политбюро

18/25. – О перебежчиках (т. Акулов).

а) Принять предложение ОГПУ о создании проверочного пункта (карантин) для проверки перебежчиков с тем, чтобы всех проверенных направлять на работу по специальности в соответствующие районы СССР. Предложить СНК отпустить необходимые для этого средства.

б) Поручить ОГПУ определить соответствующий режим для подозрительных лиц из состава перебежчиков.

в) Согласиться с предложением ИККИ о развитии соответствующей агитации за возвращение на родину для революционной борьбы, в первую очередь коммунистов и комсомольцев. Поручить партийным организациям соответствующих районов вести среди перебежчиков агитационно-разъяснительную работу.

г) Не запрещать освещение этого вопроса в белорусской и украинской печати, не раздувая его в политическую кампанию.

Выписки посланы: т.т. Менжинскому – все, Косиору, Гею – все (шифром), Керженцеву – «а», Мануильскому «в», Кирову «в» (шифром).

Протокол № 59 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 30.8.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 177.

В начале 30-х гг., под влиянием ударов мирового хозяйственного кризиса и сообщений о растущих потребностях СССР в рабочих руках, значительно возросло число «перебежчиков» (главным образом, крестьян из Польши и Финляндии), нелегально переходивших советскую границу в надежде на получение работы и средств к существованию. В 1930 г. финляндско-советскую границу нелегально пересекли 1174 человека, в 1931 г. – 2488, в 1932 г. число перебежчиков достигло 7207 человек. Всего в 1930–1934 гг. в СССР перешло от 12 до 15 тыс. финнов [1831].

Непосредственным толчком к принятию Политбюро рассматриваемого постановления явились события конца августа 1931 г., когда крестьяне восточных воеводств Польши стали «массами» переходить польско-советскую границу [1832]. Первое сообщение на эту тему появилось на страницах «Правды» 23 августа [1833]. Спустя неделю, в тот же день, когда было принято рассматриваемое решение Политбюро, «Правда» опубликовала новый материал [1834]. На этот раз в числе участников «массовых переходов» советско-польской границы были названы крестьяне и безработные. Комментируя это сообщение, заместитель министра иностранных дел Ю. Бек объяснял переход батраков на территорию СССР обещаниями «советских агентов» обеспечить их работой. По его утверждению, советская сторона сильно преувеличивала число перебежчиков; оно, якобы, составляло несколько десятков человек, и «столько же перешло недавно в Польшу, спасаясь от большевистской тирании» [1835].

Проверочный пункт (карантин) для перебежчиков ОГПУ разместило на территории закрытого Саровского монастыря. Помимо поляков (составлявших подавляющее число его новых обитателей) и финнов, в нем содержались незначительное число эстонцев, литовцев, латышей. Прошедшие проверку отправлялись, как правило, на стройки и лесозаготовки в восточной части СССР; согласно сообщению НКИД в варшавское полпредство, прибывшие в августе-сентябре 1931 г. перебежчики из Польши были направлены в колхозы и совхозы [1836], тогда как многие финские перебежчики направлялись обычно на стройки Северо-Запада (Свирьстрой, Невская Дубровка, Кондопожский комбинат, строительство административного здания ОГПУ в Ленинграде («Большой дом») и др.), а также на лесозаготовки [1837]. Сведений об участии в подготовке этого решения Политбюро каких-либо органов (кроме ОГПУ СССР и ИККИ), а также Сталина и Молотова собрать не удалось.

Неясно также, было ли связано решение воздержаться от эксплуатации в пропагандистских целях фактов массового перехода польско-советской границы исключительно с приведенными в тексте резолюции соображениями, или же оно принималось с учетом начинавшейся в высшем руководстве страны дискуссии об отношении к польской инициативе заключения с СССР пакта о ненападении, иными аспектами взаимоотношений с Францией и Польшей. В целом советские власти не только не поощряли попыток нелегального перехода в СССР, но и считали полезным распространение сведений о тяжелой участи перебежчиков в СССР (значительная часть перешедших границу пыталась позднее нелегально вернуться на родину, некоторым это удавалось). Член Коллегии НКИД выражал надежду, что принятые в начале 30-х гг. дополнительные меры ослабят приток безработных, отчаявшихся людей в Советский Союз: «Несомненно, широко известный в Финляндии факт, что значительное количество прежних перебежчиков заключено у нас в концентрационные лагери, отобьет, конечно, у многих охоту нелегально переходить через нашу границу» [1838].

28 января 1932 г.

19. – Вопросы ОГПУ (ПБ от 23.1.-32 г., пр. № 85, п. 14) (т. Акулов).

[…]

в) «Украинский Народный Центр» судить как контр-революционную организацию, выше 6 лет не давать, несколько человек, в том числе Грушевского, а также и коммунистов, освободить от приговора.

Протокол № 86 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) – от 28.1.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 161.

«Дело» «Украинского Народного Центра» было инициировано ОГПУ в 1931 г. В ходе следствия был арестован классик украинской исторической науки М. Грушевский, в 1924 г. вернувшийся в СССР и избранный действительным членом ВУАН и АН СССР. Первоначально предполагалось превратить Грушевского в одного из главных обвиняемых, однако, в том же 1931 г. он был выпущен из-под стражи, хотя «дело» прекращено не было. Уникальная формулировка Политбюро («освободить от приговора») указывает, что осуждение Грушевского перестало рассматриваться как политически целесообразное.

В августе 1933 г. академик Грушевский направил на имя В.В. Куйбышева письмо с просьбой о прекращении преследования его ближайших сотрудников и родственников и его самого. Пересылая это письмо члену Политбюро, Ломов прибег к политической аргументации, чтобы доказать желательность благосклонного отношения к излагавшейся в нем просьбе. «Я считаю, что при гитлеровской ставке на Украину, – писал он, – нам нужно некоторые имена в национально-украинск[ом] движении держать наготове. Грушевский – крупное имя. Вряд ли его стоит окончательно забивать в землю, он, безусловно, пригодиться в нужную минуту» [1839]. Вероятно, эти соображения были учтены политическим руководством СССР, поскольку в том же месяце «дело» Грушевского было закрыто.

Другие поставленные перед Политбюро 23 и 28 января «вопросы ОГПУ» относились к процессу «Трудовой крестьянской партии».