Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Наряду с Политбюро и подчиненными ему структурами ЦК ВКП(б), занимавшими господствующее положение на пересечении этих линий, их важным средоточием являлся институт, на который официально возлагалось осуществление внешнеполитических задач СССР – Народный комиссариат по иностранным делам [1850]. Определение «конституции комиссариата» являлось прерогативой высшего партийного руководства. В апреле 1919 г. ЦК рассмотрел проекты «конституции Наркоминдела», выдвинутые Чичериным и Литвиновым и не пришел к окончательному суждению на этот счет. Несмотря на упорное противодействие наркома на протяжении 20-х гг. фактически утвердилась «теория т. Литвинова», с 1921 г. являвшегося его первым заместителем. В соответствии с нею, «каждый член коллегии ведет свою область, вносит по ней вопросы в коллегию и исполняет решения последней, рассылает членам коллегии для сведения отправленные им письма и телеграммы». Как правило, нарком представлял в Политбюро коллективно принятые решения, при этом члены Коллегии обладали правом самостоятельной апелляции, в том числе и по вопросам, не относящимся к их прямому ведению. «По западу я был ничто, рядовой член коллегии… – писал в своем “политическом завещании” Чичерин, с характерной для него нервностью стиля. – Обязательное участие т. Литвинова в Политбюро по делам запада упрочивало его роль; я проводил участие т. Карахана в Политбюро по делам востока для ослабления исключительной роли т. Литвинова» [1851]. Наряду с Л.М. Караханом, по возвращении из Китая вновь принявшим на себя обязанности второго заместителя наркома, с 1926 г. важную роль в Коллегии НКИД играл Б.С. Стомоняков. По своему деловому стилю этот «сухой формалист» был близок Литвинову (их связывала и деятельность по доставке оружия на Кавказ в 1906 г.), при этом Стомоняков «полностью был согласен с Чичериным в том, что необходимо сохранить приоритет за советско-германскими отношениями в противовес тем, кто выступал в пользу сближения с Англией» (т. е. Литвинову) [1852]. В результате такой «конституции», осложненной личным соперничеством Чичерина и Литвинова, которое втягивало в свою орбиту других руководителей и сотрудников НКИД [1853], в нем сложилась система противовесов внутриведомственной гегемонии, а высшее политическое руководство располагало возможностью выбора одного из вариантов, предлагавшихся конкурирующими группами Наркоминдела [1854].

Постепенный отход Чичерина от дел означал усиление влияния его первого заместителя, с августа 1928 г. после отъезда Чичерина на лечение ставшего фактическим руководителем наркомата. Вопреки отчетливому нежеланию Чичерина «быть декоративной фигурой», Сталин стремился сохранить комбинацию руководителей НКИД и убедить его, что тот «должен быть наркомом, если только будет работать даже два часа» [1855]. Изъявление заботы о больном Чичерине и настойчивые приглашения вернуться к работе в НКИД на протяжении двух лет позволяли руководству Политбюро откладывать решение о назначении нового руководителя этого ведомства. «Не понимаю, почему эта фикция – не назначат нового Наркома, – недоумевал Чичерин. – …Зачем Вам труп в мундире» [1856]. В обстановке борьбы сталинской группы с «правым уклоном», колебаний Ворошилова и Калинина, назначение наркомом «правого» Литвинова было неуместно, деловые качества второго заместителя наркома Карахана Сталин ставил невысоко и доверял ему не больше, чем Литвинову [1857]. Неясность относительно будущего главы комиссариата сопровождалась упадком влияния НКИД, что внимательные наблюдатели были склонны объяснять в первую очередь общей тенденцией к снижению статуса руководимого А.И. Рыковым правительства [1858]. Эти перемены высветили слабость представительства интересов НКИД в руководстве ЦК; ни экс-меньшевик Чичерин, ни старый большевик-эмигрант Литвинов не обладали прочными связями с новой генерацией вождей партии [1859]. Покидая Москву, Чичерин припоминал членам Политбюро их заявления о том, что он «плохо соблюдает интересы СССР» и «больше защищает интересы других правительств», проявляет «слабость», находится «не на высоте» и проч., делая из этого вывод: «положение будет нормальным и здоровым лишь тогда, когда во главе внешней политики будет лицо из внутреннего круга руководящих товарищей» [1860]. К июлю 1928 г. было распространено мнение, что этим лицом (или, по крайней мере, членом Коллегии НКИД) станет Л.Б. Каменев, но возобновление им контактов с Бухариным перечеркнуло такую возможность [1861]. Осенью 1929 г., когда в руководящих московских сферах началось активное обсуждение кандидатов на пост наркоминдела, чаще других звучали имена А.И. Рыкова, А.И. Микояна, Н.М. Янсона, назывались даже В.М. Молотов и Г.Г. Ягода [1862]. В конце 1929 г. предпочтительными выглядели шансы наркома внутренней и внешней торговли Микояна, его назначения ожидали с недели на неделю [1863]. К середине лета 1930 г. чаша весов склонялась в пользу руководителя ВСНХ СССР В.В. Куйбышева. Ему Чичерин и намеревался вместе с поздравлениями передать обширную записку о трудностях управления НКИД, которые обещали в будущем возрасти: нарком «слышал, что имеется в виду 90 % нашего руководящего состава выгнать и заменить совершенно новыми людьми» [1864]. Документ Чичерина, как и отсутствие в нем точной адресации, подтверждает сведения, что «до последнего момента» «в важных кругах в Кремле существовало сильное побуждение провести полное очищение Коллегии Комиссариата по иностранным делам за исключением г-на Карахана». По данным британского посольства, «комиссаром должен был стать экстремист Киров», членами Коллегии предполагалось назначить «личностей того же типа» [1865]. Вероятность назначения на пост наркома по иностранным делам Литвинова расценивалась невысоко, прежде всего, из-за его трудных взаимоотношений со Сталиным, сведения о которых просачивались за пределы узкого руководящего круга [1866]. Тем не менее, в Политбюро возобладало мнение о целесообразности назначения его руководителем НКИД.

Решения Политбюро о структуре и составе Коллегии НКИД развивали обозначившийся ранее подход к организации внешнеполитического аппарата. Во-первых, наркомом стал крупный организатор, резкость и самостоятельность которого уравновешивались отсутствием у него внутриполитического веса; единственный канал его связи с высшим политическим руководством проходил через контролируемый Сталиным Секретариат ЦК ВКП(б). Это не означало приниженного положения нового наркома – в области международных дел он не раз оказывался способен настоять на своем вопреки решению Политбюро [1867]. Правильнее было бы говорить о своеобразии советского подхода к механизму принятия международно-политических решений. Принцип, сформулированный первый наркомом Троцким: во избежание роковой двусмысленности и «конфликта интересов» отделить управление ведомством от политического руководства («текущие дела может вести Чичерин, а политическое руководство должен взять Ленин») [1868], преобладал на всем протяжении советской эпохи (за исключением «молотовского периода») [1869]. Аналитики Форин Офис полагали, что невысокий внутриполитический статус Чичерина или Литвинова «позволяет сравнивать их должность скорее с постом постоянного статс-секретаря (Permanent Under-Secretary of State), нежели министра иностранных дел (Secretary of State for Foreign Affairs)» [1870]. Между тем, со времени мировой войны резко усилилась тенденция к сосредоточению политических решений в руках руководителей правительств в ущерб традиционным полномочиям дипломатических ведомств. Этот процесс захватил большинство европейских стран (и Форин Офис не всегда был информирован о причинах и существе изменения внешнеполитического курса кабинета) [1871]; подход Кремля к распределению институциональных полномочий в определенной мере являлся частью этого общего сдвига [1872]. Приведенное замечание верно, однако, в том смысле, что в 1918–1939 гг. в СССР вообще не было министра иностранных дел в общепринятом смысле этого слова, – как, впрочем, и самого кабинета министров [1873]. В запальчивости Чичерину случилось заявить, что члены его семьи заседали в римском сенате времен Империи, когда предки лорда Керзона бродили по пустынным берегам Британии в туземной раскраске [1874]. Продолжая это сравнение, можно заметить, что нарком превзошел своих родоначальников: держава управлялась не столько сенаторами, сколько ничтожными по своему формальному статусу вольноотпущенниками, возглавлявшими функциональные структуры императорской канцелярии [1875].