Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

23 июля Боговой вернулся в Москву и немедленно предстал перед Гамарником, дав утвердительный ответ на вопрос о том, «существовала ли связь между ним и Демковским»; только тогда догадки на этот счет руководителей советских разведывательных и дипломатических служб переросли в полную уверенность [821]. «Теперь необходимо решить, – писал сразу вслед за этим Сталину Крестинский, – как нам поступить дальше, чтобы ликвидировать официально это дело». Он указывал, что не следует настаивать на возвращении Богового в Варшаву уже хотя бы потому, что «поляки вряд ли дадут ему визу», «но при этом мы не можем просто оставить его здесь, не сделав полякам никакого реабилитирующего т. Богового заявления». Поэтому Крестинский предлагал разрешить ему «вызвать Патека и заявить ему примерно следующее: тов. Боговой приехал в Москву и сделал доклад своему правительству. В результате этого доклада совпра пришло к полному убеждению, что т. Боговой никакого отношения к приписываемому майору Демковскому предательству не имеет, что т. Боговой ведет себя вполне лояльно по отношению к поль[скому] пра[вительству]. Советское правительство не видит поэтому никаких оснований для отзыва т. Богового с его нынешнего поста. Учитывая, однако; что при создавшемся в официальных варшавских кругах отношении к т. Боговому, последнему было бы трудно выполнять возложенные на него обязанности, сов[етскому] пра[вительству] пришлось дать т. Боговому другое назначение» [822]. На следующий день после того, как Политбюро приняло предложение Крестинского, он пригласил польского посланника и сделал заявление, почти дословно воспроизводившее эту формулу [823].

В соответствии со второй частью постановления, 30 июля Политбюро вернулось к вопросу о военных атташе, однако не приняло содержательного решения. Резолюция Политбюро поручала Молотову «переговорить с т. Боговым и внести конкретное предложение в Политбюро» [824].

5 августа 1931 г.

12. – Об обмене списками с другими государствами о состоянии вооруженных сил, (т. Литвинов).

Принять предложение т. Литвинова в части, касающейся обмена списками между СССР, Польшей и Италией.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 54 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.8.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 138.

Предложение об обмене официальными военными сведениями между СССР и другими государствами возникло вследствие противоречивого отношения Москвы к основным международным форумам европейской и мировой политики – Лиге Наций (деятельность которой до конца 1933 г. неизменно осуждалась) и Конференции по разоружению (в ее подготовке СССР активно участвовал с 1927 г.). По постановлению Совета Лиги Наций государства-участники Подготовительной комиссии представляли сведения о своих вооруженных силах мирного времени и военном бюджете для обеспечения последующих работ Конференции по разоружению. Советская дипломатия, заинтересованная в удержании завоеванных ей позиций в Подготовительной комиссии, была вынуждена искать пути выполнить постановление Лиги Наций, одновременно дистанцируясь от нее. 20 апреля Политбюро постановило «представленный НКИД проект ответа» Секретариату Лиги Наций «в основе принять» и поручило «окончательную редакцию ответа комиссии в составе тт. Ворошилова, Молотова, Калинина и Литвинова» [825]. Требуемые сведения о состоянии вооруженных сил СССР были направлены Совету Лиги Наций в апреле 1931 г. в конверте, адресованном Конференции по разоружению, и с пояснением, что Советский Союз не признает Совет Лиги в качестве инстанции по ее политической подготовке. Вследствие этого советские материалы не вошли в издаваемый Лигой «Военный Ежегодник».

В конце июля 1931 г., одновременно с обсуждением дела Богового, посланник Польши в Москве С. Патек информировал заместителя наркома Н.Н. Крестинского о письме, направленном его правительством в Секретариат Лиги Наций. В письме отмечалось, что в то время как «Военный Ежегодник» публикует официальные сведения всех государств о состоянии своих армий и военных бюджетах, об СССР в этой публикации имеются отрывочные и неполные сведения, полученные из неофициальных источников. Оговариваясь, что оно не делает упреков Советскому Союзу за возникшее положение, правительство Польши отмечало, что тем самым другие страны лишены возможности осведомляться о его вооруженных силах, и если оно и впредь не сможет знакомиться с официальными военными сведениями своего восточного соседа, то может счесть себя свободным от аналогичного обязательства. 30 июля 1931 г. Патек вручил Литвинову копию этого послания в Секретариат Лиги. Нарком напомнил о действительных мотивах действий советской дипломатии, приведшей к отмеченной в письме коллизии; «польское правительство должно было это понять». Больше всего руководителя НКИД беспокоило, что из-за утечки информации в Женеве и Варшаве польское письмо может быть опубликовано, после чего «возникновение полемики и неприятной полемики» (о недопущении которой Литвинов в июле 1931 г. договорился в Женеве с Залеским) станет неизбежно [826].

Желание избежать «возможных инсинуаций» явилось главным побудительным мотивом обращения наркома иностранных дел к Сталину и другим членам Политбюро. Полагая ненужным менять позицию СССР в отношении роли органов Лиги Наций при подготовке Конференции по разоружению, Литвинов видел выход в обмене «копиями посланных в Лигу Наций сведений с теми, которые этого пожелают», в первую очередь с итальянским послом, уже выразившим такую готовность. Относительно контактов по этому поводу с Польшей нарком выразился двусмысленно: «Можно было бы дать копию наших сведений также Патеку – в ответ на врученную мне копию письма в Лигу Наций». Оставалось неясным, имеет ли Литвинов ввиду, говоря об «обмене» с Польшей, лишь вручение ее представителю советских сведений либо также получение, наряду с письмом в Совет Лиги, ее собственной сводки. В проекте решения Политбюро Литвинов предлагал «разрешить НКИД обмениваться списками о состоянии вооруженных сил, предназначенных для конференции по разоружению с Италией, Польшей и другими странами, которые того пожелают» [827]. Политбюро отказалось предоставить НКИД право самому определять страны, с которыми может быть произведен обмен официальными военными сведениями [828], и поставило на первое место договоренность по этому поводу с Польшей.

6 августа, используя визит Патека в НКИД, Литвинов передал ему предложение об обмене военными сводками между правительствами Польши и СССР «в тех рамках, в каких предполагается давать эти сведения Лиге Наций для конференции по разоружению» [829]. МИД Польши ответил согласием; обмен сведениями предполагалось произвести в ходе встречи Литвинова с Залеским в Женеве в конце августа – начале сентября 1931 г. Это намерение не осуществилось из-за кампании, развернутой руководством НКИД по поводу вручения польским посланником «мнимого» проекта пакта ненападения между СССР и Польшей 23 августа [830]. В этих условиях нарком счел невыгодным просить Залеского о встрече, тогда как польский министр имел основания полагать, что инициатива должна исходить от Советов.