А.-Н. Розенберг - Париж: любовь, вино, короли и… дьявол

Начало XX века породило авангардистские течения в искусстве и литературе — кубизм, сюрреализм, экзистенциализм. Париж начала века связан с творчеством Пикассо, Брака, Сутина, Модильяни, Фернана Леже, Диего Риверы, Фриды Кало и других гениев нового времени.

В апреле 1902 года премьерные показы оперы Дебюсси «Пелеас и Мелисанда», созданной по мотивам пьесы символиста Мориса Метерлинка, продемонстрировали новые веяния в музыке, изменившие традиционное оперное искусство.

В 1913 году вышел роман Марселя Пруста «По направлению к Свану», Андре Жид заканчивал свой труд «Подземелья Ватикана», а Гийом Аполлинер выпустил сборник «Алкоголи». Каждое из этих произведений представило литературу «новой волны».

На заре «прекрасной эпохи» целое поколение художников — Клод Моне, Огюст Ренуар, Эдгар Дега, Берта Моризо — стремились выразить свое восприятие времени и места в полотнах, наполненных игрой света и движения. Присутствовавшие на их первой выставке в 1874 году критики назвали этих художников импрессионистами — за то, что они вместо статического, близкого к реальности рисунка изображали «движущиеся впечатления». Сначала художники противились прозвищу и утверждали, что их картины вполне «завершены», но впоследствии смирились — так появилось новое направление в живописи.

В конце XIX века сердцем Парижа был Монмартр. Здесь родилось кабаре — место, где можно было есть и пить, одновременно слушая песенки или сатирические выступления. Самым популярным из них было было кабаре «Ша Нуар» («Черный кот») на бульваре Рошешуар, открытое в 1881 году неудавшимся художником Родольфом Сали. Богемные поэты и студенты, называющие себя «гидропаты» (намек на то, что они всегда не прочь как впитать в себя новые культурные веяния, так и выпить), которые не просто просиживали штаны в «Черном коте», но и развлекали публику выступлениями, пели песни и разыгрывали скетчи-импровизации на постоянных посетителей ресторана Сали. На стенах «Черного кота» висели «чашки, которыми пользовались Вийон, Рабле и Юлий Цезарь». «Черный кот» выпускал даже собственную газету, редактировали ее все те же «гидропаты».

После оглушительного успеха «Кота» появились подражатели, среди которых была «Мирлитон» («Дудочка») Артистида Брюана, бродившего среди посетителей и высмеивавшего парижскую жизнь в скабрезных куплетах. Вернее, «Кот» и «Дудочка» поменялись местами — Сали переехал в другой квартал после конфликта с местной шпаной, а кабаре на улице Рошешуар стало называться «Мирлитон». Брюан шпану не боялся. Вскоре в «Мирлитон» ринулись толпы — к Брюану шли, чтобы услышать от него оскорбления.

В кабаре уже не было роскошной обстановки «Черного кота» — стояли лишь столики, скамьи да стулья. По залу расхаживал Брюан в темно-красной фланелевой рубахе, в черных вельветовых брюках и куртке и в резиновых сапогах канализационного рабочего. В одной руке он держал дубину, другой упирался кулаком в бок. Костюм Брюана дополнялся черной накидкой, пунцовым шарфом и широкополой шляпой, прозванной «скатертью дорога».

Брюан встречал гостей выражениями вроде «старая потаскуха», «напыщенный болван», «мешок костей», «лунатик». Гости были в восторге от непривычного обращения. Как рассказывал Тулуз-Лотрек, завсегдатай «Мирлитон», однажды какой-то генерал, тряся руку Брюану, сказал: «Спасибо. Я провел чудесный вечер. Наконец-то в первый раз в жизни меня в лицо назвали старым хрычом».

Этот стиль, который прославил его заведение, Брюан изобрел совершенно случайно. В день открытия «Мирлитона» в кабаре забрели всего лишь несколько посетителей, и Брюан, который сильно переживал, что его кабаре прогорит, в раздражении накинулся с бранью на одного из посетителей. Через день посетитель снова пришел в «Мирлитон», уже в компании друзей. Брюан был вежлив, пел песенки, но посетители были недовольны. Один из них сказал: «Сегодня нас разве не собираются обливать помоями?» Брюан, не откладывая в долгий ящик, взялся за дело — с тех пор в кабаре потянулись посетители. Вскоре на нем появилась вывеска: «В “Мирлитон” ходят те, кто любит, чтобы их оскорбляли». Брюан играл свою роль без особого напряжения.

К концу XIX века в Париже было около десяти кабаре, включая открывшуюся в 1889 году «Мулен Руж» («Красную мельницу») — посетителям в ней предлагался канкан, выпивка и прочие развлечения. Кадриль, прозванная с легкой руки англичан «французским канканом», идентифицируется с тех пор со знаменитой красной мельницей, венчающей здание театра в районе Монмартра.

Танцовщица «Мулен Руж» тех времен Маргарита Ригольбош вспоминает: «Чтобы танцевать канкан, надобно иметь совсем особый темперамент, исключительный дух, тут нельзя ограничиваться воспроизведением составленной по правилам фигуры. Тут надобно изобретать, творить. Канкан — это сумасшествие ног. Когда я танцую, мною овладевает род помешательства: я забываю все… Музыка сжимается в моей груди, бросается в голову, как пары шампанского. При последней ноте ритурнели я в опьянении. Тогда исступление становится беспримерным. Мои руки в безумии, ноги тоже. Мне нужно движение, шум, содом; это род какого-то сотрясения, переливающегося из ног в голову».

Чтобы посмотреть на сногсшибательных танцовщиц, сюда приезжали гости со всего мира. Одна из них, уроженка Эльзаса Луиза Вебер по прозвищу Ля Гулю («ненасытная»), стала настоящей знаменитостью — во многом благодаря художнику Тулуз-Лотреку, оставившему потомкам множество афиш, увековечивших обитателей «Мулен Руж», «Диван жапоне», «Мулен-де-ла-Галетт» и других кабаре. Партнером Ла Гулю был Валантен Реноден, прозванный Ле Дезоссе — Бескостный. По утрам он работал слугой в маленьком кафе, а по вечерам становился героем кабаре.

Еще одной звездой «Мулен Руж» была англичанка Джейн Авриль, которую публика прозвала Мелинит — Динамит, а критики называли воплощением танца. Она была близким другом Лотрека, обессмертившего Джейн в своих афишах.

Во многом благодаря искусству Тулуз-Лотрека, запечатлевшему эксцентричный танец на своих афишах и рисунках, «Мулен Руж» обязано своей славой. Тулуз-Лотрек был потомком древнего аристократического рода — его предки некогда возглавляли Крестовые походы и вступали в родственные связи с королями Франции. Он родился в южнофранцузском городе Альби и в четырнадцать лет из-за перелома ног, вызванного врожденным костным заболеванием, навсегда остался калекой. Это трагическое обстоятельство подтолкнуло его желание целиком отдаться проявившейся еще в детстве страсти к искусству. В 1885 году Лотрек поселился в самом центре Монмартра, и отныне вся его творческая жизнь оказывается неразрывно связанной с этим районом Парижа, еще сохранявшим в ту эпоху черты полудеревенского пригорода.