Виктор Бердинских - История одного лагеря (Вятлаг)

Для "граждан-начальников" и вольнонаемных сотрудников женщины-заключенные (в силу их бесправия и доступности) постоянно являлись сексуально-притягательным "объектом". Правда, официально "интимные связи" с лагерницами строго воспрещались и жестко пресекались: немало вятлаговских служилых мужиков попортили себе карьеру, "споткнувшись" на этих "грехах". Никого, впрочем, эта опасность не отпугивала.

И, разумеется, "женская тема" занимала совершенно особое место при вечерних разговорах в "мужских" бараках. Ведь еда и женщины – "жратва и бабы" (мы уже говорили об этом) – две "вечные темы" для заключенных.

Обратимся вновь к повести Е.Федорова "Жареный петух", где репродуцирован один такой типичный "барачный разговор":

"Стали говорить, что вот де ежели пошарить да пошукать в темных лабиринтах женской души, то на поверку окажется, что всякая баба с детства мечту лелеет о "трамвае", но страшится: осудят. Еще и страшатся нас, оголтелых, попадешь в лапы – не уйдешь живой, заездят. Набросятся, как волки голодные. Получается: и хочется, и колется, мама не велит…

Другие заблагорассудили, что бабу вообще нельзя замучить до смерти, что она так великолепно одарена природою, что может "этим делом" заниматься всегда, а если она вам отказывает, то лишь из вредности, чтобы досадить, отомстить. Но с этим мнением не соглашались. Знаем случай. В лагере были. Ставили "на хор", начинали "трамвай"… На поверку оказывается, что смертельно опасный рубеж, гибель – не за горами…"

Секс – в самых примитивных, животных, а нередко извращенных, противоестественных формах – специфичен для лагеря и неотъемлем от него: точно так же, как ложь и насилие, страх и голод.

Известный нам уже писатель С.Снегов, долгосрочник "сталинских дач", вспоминает:

"Три зверя грызли меня ежедневно беспощадными пастями, меня сжигали три жестоких страсти…: тоска по воле, тоска по женщине, тоска по жратве…"

Ну и просто "раблезианским" колоритом (в гулаговской интерпретации) пронизаны приводимые ниже воспоминания бывшего "сидельца" Вятлага середины 1950-х годов.

Впрочем, к ним необходим минимальный предварительный комментарий: 1940-е – 1950-е годы – это период активного насаждения "соцсоревнования" в лагерях, в том числе, разумеется, и в Вятлаге. А одной из форм поощрения производственников, "по-стахановски" перекрывавших трудовые нормы, являлось право участия в общелагерном слете "передовиков соревнования", который с провинциальной помпезностью и обычной советской показухой проводился в "Соцгородке" – центральном поселке Лесном. В реальности же это сугубо официальное "политическое мероприятие" превращалось в некое фантасмагорически непотребное действо, достойное пера Оруэлла, кисти Брейгеля или Босха…

Предоставим, однако, слово очевидцу:

"По поселку идет под звуки бравурного марша духового оркестра колонна людей (заключенных) в "вольной" одежде (тогда еще ее, как и длинные волосы, не запрещали), окруженная плотным кольцом конвоя с собаками на поводках. Гремит оркестр, рычат собаки, матерится охрана, а комендант поселка Голобородько с пистолетом ТТ в руке мечется вокруг этой колонны. Толпы ребятишек бегут рядом, взрослые столпились на придорожных тротуарах: в Лесном, "столице" Вятлага, – праздник… Дом культуры окружен солдатами, "передовики" запускаются в него, как в "зону", – по счету… Слет начался. Идет "официальная часть". Все начальство Управления здесь – доклады, выступления, решения, резолюции… А тем временем по всему ДК, начиная с подвалов и кончая чердаками, происходит "могучая случка" мужчин и женщин, годами "не касавшихся" друг друга, – именно "случка", поскольку мужчин раз в десять больше…

И такое "приложение" к этому "мероприятию" было запланировано, с расчетом продумано: ведь после него "бригадник" на лесоповале будет "лезть из кожи", чтобы вновь попасть на этот "слет"… Для женщин же главным было забеременеть: это давало хотя и слабую, но все-таки надежду на полную "свободу" по амнистии или, по крайней мере, – на временное освобождение от тяжкого физического труда…

Во время слета обязательно показывают спектакль, концерт, кинофильмы, работает буфет – и так весь день до вечера. А потом – опять колонна, "столыпинско-сталинский" вагон, этап на "свой родной" лагпункт…"

Не нужно думать, что во взаимоотношениях мужчин и женщин в лагерях напрочь отсутствовали лирика, искренние, глубокие чувства… Бывали случаи страстной, совершенно романтической любви – до самозабвения, "до гроба"… Но бесчеловечность общей ситуации, окружающей обстановки накладывали на все свой гибельный отпечаток, отравляли души, иссушали сердца, разбивали последние надежды…

Женские судьбы в лагере тяжки, а нередко – немилосердно жестоки…

В связи с этим – еще один сюжет на "школьно-лагерную" тему. Как мы уже говорили, в разгар "хрущевской оттепели" стало модой устройство вечерних школ для заключенных. Открыли такую школу и в "женской зоне". И вот что вспоминает о своем первом уроке в ней бывший ее учитель (мужчина):

"Перед занятиями нас, мужиков-учителей, вызвали в политотдел и строго предупредили о "недопустимости связей с заключенными женщинами". Мол, "эти пройдохи присосутся к вам незаметно, невзначай", "бойтесь, чтоб не изнасиловали эти ведьмы" и прочее (заметим, что случаи группового изнасилования лагерницами мужчин в некоторых "женских зонах" действительно имелись – В.Б.)…

Зашел в класс. В небольшой комнате – негде зернышку упасть. По классному журналу числились 15 человек, а передо мной их – около 40… Поздоровался – они все в знак приветствия встали, затем вновь сели… Стола для учителя нет – не поместился. Положил журнал на первую парту и стал проводить перекличку… Вижу: на первом ряду, буквально передо мной, сидит молодая женщина – лет 25-ти, с крупной золотистой, обвитой вокруг головы косой… О лице ее говорить не буду – я был сражен, словно током прошибло… Еще меня поразило ее имя – Ульяна. Это – имя моей мамы… Словом – "втюхался" по уши! И это – в первый миг моего первого учительского урока!..

Неучащихся (лишних) я попросил удалиться, но они взмолились: "Не выгоняйте, дайте полюбоваться мужчиной, годами ведь вас не видим!.." И действительно, весь начсостав этой "зоны" был женским, мужик всего один, да и тот – начальник лагпункта… Я согласился с присутствием посторонних, и надо сказать, что такой идеальной тишины в классе у меня потом никогда не было… Моих уроков по расписанию в тот день значилось сразу два, но мои "соглядательницы" не ушли – ни одна. Для них это было "в кайф"… Что эти несчастные, обиженные людьми и судьбой женщины думали в те минуты школьных уроков – Бог их знает, но я чувствовал себя как бы связанным – каждое мое движение находилось под неусыпным прицелом 40 пар женских глаз. Я понимал это и ощущение было, скажу вам, не из приятных…