M. Базилевичъ - ПОЛОЖЕНІЕ РУССКИХЪ ПЛЕННЫХЪ ВЪ ГЕРМАНІИ И ОТНОШЕНІЕ ГЕРМАНЦЕВЪ КЪ НАСЕЛЕНІЮ ЗАНЯТЫХЪ ИМИ ОБЛАСТЕЙ ЦАРСТВА ПОЛЬСКАГО И ЛИТВЫ

Помѣщеніе… Я осматривалъ хабаровскую каторжную тюрьму, но могу увѣрить, что это были палаты, въ сравненіи съ той берлогой, куда повели насъ, раненыхъ офицеровъ. Подъ толстымъ землянымъ слоемъ валганга, темные, сырые, низкіе кирпичные казематы (сводчатые погреба). Нѣкоторые казематы даже подъ землей, во рву форта. Насъ помѣстили въ одномъ казематѣ 60 человѣкъ. Имѣлось только одно окно. Остальная часть помѣщенія тонула во мракѣ, который не могла разсѣять слабая электрическая лампочка, висѣвшая въ дальнемъ углу. Я — полуслѣпой — могъ двигаться тамъ только съ помощью товарищей. Низкіе, сырые кирпичные своды, въ самомъ высокомъ мѣстѣ около 1 сажени вышины. Со стѣнъ льется вода. Вѣчная пыль отъ кирпичнаго пола, набивавшаяся въ повязки ранъ, въ глаза, покрывавшая лицо, руки, платье. Койки въ два этажа. Надо мною помѣстили прибывшаго съ позицій офицера, страшно истощеннаго 17-дневнымъ передвиженіемъ пѣшкомъ, большими переходами почти безъ пищи, и въ одной тоненькой гимнастеркѣ въ холодъ и дождь. Отъ этого ли, или отъ какой другой причины онъ страдалъ ночнымъ недержаніемъ мочи, которая лилась сверху на меня. Койки были сдвинуты по двѣ пары вплотную и между каждымъ рядомъ изъ четырехъ коекъ былъ узкій проходъ! Намъ были даны соломенные тюфяки и такія же подушки, въ которыхъ солома изъ экономіи обслуживала уже много поколѣній плѣнныхъ. Все это было покрыто простыней изъ парусины и двумя одѣялами въ наволочкѣ изъ полосатаго тика. Кровать кишѣла вшами, клопами, блохами. Мы прибыли изъ госпиталя совершенно чистыми, здѣсь же мы всѣ набрались паразитовъ и потомъ съ большимъ трудомъ могли отъ нихъ отдѣлаться. Простыню и чехолъ не перемѣнили, кажется, ни разу за все время нашего пребыванія на форту (около 5 недѣль), полотенце мѣнялось одинъ разъ въ недѣлю.

Нѣмецкая система пріученія къ чистотѣ и порядку, сказывалась и въ умываніи: при проходѣ на сквознякѣ имѣлось двѣ ванны и во дворъ форта былъ проведенъ водопроводъ, но онъ обладалъ фатальнымъ свойствомъ портиться и недѣйствовать черезъ каждые 2–3 дня, починка же его занимала не менѣе двухъ дней времени. Такимъ образомъ, водопроводъ дѣйствовалъ не болѣе двухъ-трехъ дней въ недѣлю. Тогда для кухни привозили воду въ бочкѣ, но для умыванія и чаепитія это считали невозможнымъ: «помилуйте, бочка воды стоитъ 10 марокъ», — говорилъ комендантъ, совершенно забывая, что на нашемъ столованій и на лавочкѣ (кантинѣ) онъ получалъ чистаго дохода 50—100 марокъ въ день. Въ такихъ случаяхъ мы съ вечера подставляли ведра, кувшины, миски подъ водосточныя трубы, собирали воду и дѣлили ее потомъ между собою. Приходилось, когда по кружкѣ, когда по полъкружки на человѣка на умываніе и на питье вмѣстѣ. О ваннѣ при такихъ условіяхъ, конечно, нечего было и думать.

День на форту распредѣлялся такъ: отъ 7 до 8 час. утра полагалось встать, умыться въ полъ кружкѣ или когда воду достать можно было, то въ грязной глиняной мискѣ. Затѣмъ подавалась кружка кофе иногда съ молокомъ, иногда безъ него. Тутъ же выдавалось около 3/ 4фунта хлѣба съ примѣсью до 50 % картофеля. Въ 8 час. 30 мин. утра, обязательно, несмотря на погоду, всѣ должны были выйти изъ помѣщенія и производилась уборка его. Въ 9 час. строились на повѣрку. Повѣрялъ фельдфебель, потомъ приходилъ комендантъ, все добивавшійся отъ насъ, чтобы мы ему громко отвѣчали на привѣтствіе. Онъ произносилъ длинныя рѣчи съ цѣлью поучать насъ нѣмецкой культурѣ и кричалъ на тѣхъ, кто дерзалъ почему либо улыбнуться. Вся процедура длилась не менѣе полчаса и освободить отъ нее могъ только нѣмецкій врачъ, появлявшійся изрѣдка, главнымъ образомъ, на прививки и почти неуловимый въ другое время. Когда я послѣ одной прививки лежалъ почти въ безпамятствѣ, съ температурой свыше 40 градусовъ, и не вышелъ на вечернюю повѣрку, то фельдфебель Симонъ кричалъ на меня и старался за ноги стащить съ кровати, но видя, что я совершенно не реагирую на его приставанія, оставилъ меня въ покоѣ. Въ 12 час. намъ давали обѣдъ изъ 2 блюдъ: обычно водянистый супъ въ мискахъ и не очищенная картошка съ селедкой, клавшіяся прямо на грязный, ничѣмъ, не покрытый столъ. Въ 5 час. вечера опять повѣрка (для разнообразія иногда устраивалась и третья повѣрка днемъ). Затѣмъ ужинъ — картошка съ селедкой или супъ, иногда картофель и кусочекъ масла или кусочекъ сыра (теперь о такой роскоши давно позабыли). Послѣ 8 или 9 час… вечера выходить на дворъ воспрещалось. Мало того, когда однажды ночью 2 офицера случайно вмѣстѣ шли изъ отхожаго мѣста, то часовой хотѣлъ по нимъ стрѣлять. На жалобу, принесенную коменданту, тотъ объявилъ, что часовой совершенно правъ, что ходить ночью въ отхожее мѣсто можно только по одиночкѣ и намъ слѣдуетъ для этого установить между собою очередь (насъ было до 150 человѣкъ, жившихъ въ 4–5 помѣщеніяхъ) и что все это дѣлается для нашего блага.

«Возможно, что комендантъ Динтеръ не зналъ, что творилъ. Мнѣ вспоминается разсказъ одного товарища, котораго погнали раньше меня пѣшкомъ на Праснышъ вмѣстѣ съ партіей плѣнныхъ солдатъ. Когда проводили ихъ мимо одной деревни (названіе забылъ) къ одному изъ солдатъ, мѣстному уроженцу, подбѣжала его жена съ дѣтишками, бросилась къ нему на шею, плача. Конвойный нѣмецъ, довольно добродушно показываетъ ему, что, молъ, надо идти, а баба повисла на шеѣ, плачетъ и не пускаетъ. Тогда нѣмецъ спокойно стрѣляетъ въ него, убиваетъ и бѣжитъ догонять свою партію. Такая безсознательная, странная и нежданная жестокость очень характерна для нѣмцевъ, этихъ деревянныхъ людей. Если онъ буквально исполняетъ приказанія старшихъ, или велѣніе уставовъ, то совѣсть его нисколько не отягощается содѣяннымъ имъ. Исполнявшій на форту должность фельдшера, студентъ-медикъ 2-го курса, выслушавъ жалобы одного офицера съ удивленіемъ отвѣтилъ: «Неужели вы не понимаете, что плѣнный (гефангенеръ) долженъ содержаться въ тюрьмѣ (гефенгнисъ)». Съ точки зрѣнія нѣмецкаго языка и нѣмецкаго разсудка это очень логично.

Прислугой къ офицерамъ, примѣрно по одному на десять человѣкъ, назначались наши плѣнные нижніе чины, но по особому выбору комендатуры. Почти всѣ они слѣдили да нами и доносили обо всемъ нѣмцамъ. Они старались разузнать, нѣтъ ли при насъ знаменъ, важныхъ документовъ, не готовится ли побѣгъ или бунтъ. Достаточно было собраться нѣсколькимъ офицерамъ, чтобы около нихъ вырастала и терлась фигура такого нѣмецкаго соглядатая. Одинъ изъ нихъ, пристыженный нами, впалъ въ отчаяніе, и съ нимъ сдѣлался нервный припадокъ. Онъ сталъ разбрасывать полученныя отъ нѣмцевъ за предательство деньги и во время повѣрки бросился на коменданта и сталъ душить его. Его посадили въ сумасшедшій домъ. Нижнихъ чиновъ, отказывавшихся отъ такой позорной службы — шпіонить за своими же офицерами, — обыкновенно немедленно высылали обратно въ солдатскіе лагери или на работы.