M. Базилевичъ - ПОЛОЖЕНІЕ РУССКИХЪ ПЛЕННЫХЪ ВЪ ГЕРМАНІИ И ОТНОШЕНІЕ ГЕРМАНЦЕВЪ КЪ НАСЕЛЕНІЮ ЗАНЯТЫХЪ ИМИ ОБЛАСТЕЙ ЦАРСТВА ПОЛЬСКАГО И ЛИТВЫ

Вообще, въ плѣну насъ окутала атмосфера шпіонажа, пропаганды и провокаціи. Пользуясь тѣмъ, что попадающіеся въ плѣнъ съ разныхъ участковъ фронта офицеры часто совсѣмъ не знаютъ другъ друга, часто нѣмцы посылаютъ подъ видомъ офицеровъ своихъ переодѣтыхъ агентовъ, обнаруживавшихъ нерѣдко полное незнаніе, не только офицерскаго, но и солдатскаго быта. Являлись субъекты съ 5 Георгіями, съ аксельбантомъ на лѣвомъ плечѣ и т. д. Кромѣ того, въ широкихъ размѣрахъ распространялась спеціально-провокаціонная литература, и велась пропаганда отдѣленія окраинъ отъ Россіи, конечно, подъ нѣмецкимъ протекторатомъ.

Какъ я уже говорилъ, въ карантинныхъ лагеряхъ дѣлаютъ прививки. Прививки, конечно, дѣлались, не справляясь ни съ желаніемъ, ни съ состояніемъ здоровья плѣннаго. Со мною прибылъ изъ Ново-Георгіевска раненый капитанъ ополченія Ржевскій, мужчина атлетическаго сложенія и цвѣтущаго здоровья. Во время прививокъ онъ расхворался; при мнѣ нѣмецъ-фельдшеръ докладывалъ нѣмецкому врачу Георгу Тейхману, что у Ржевскаго температура около 39 и прививку ему дѣлать нельзя. Но Тейхманъ приказалъ его привести и сдѣлать прививку насильно. Черезъ три дня Ржевскій умеръ въ нѣмецкомъ госпиталѣ (въ октябрѣ 1915 года). Для прививки насъ собирали во дворѣ, гдѣ мы сбрасывали шинели, затѣмъ мы входили въ небольшой казематъ, въ которомъ и дѣлали вспрыскиванія, почти не дезинфекцируя иглы, а затѣмъ выгоняли на дворъ одѣваться.

Раненныхъ или совсѣмъ не перевязывали, или клали непосредственно на рану кусокъ грязной древесной ваты. На гноящуюся рану на мѣстѣ моего лѣваго глаза приготовили постоянную повязку, вырѣзанную изъ старыхъ грязныхъ солдатскихъ штановъ подшитыхъ холстомъ. По счастью у насъ сохранились бинты и немного борной кислоты и мы перевязывались сами. Въ результатѣ такого леченія, у меня получилось неправильное срощеніе наружныхъ краевъ раны, которая гноится и до сихъ поръ, такъ какъ я не могъ добиться операціи — выпущенія остатковъ глаза, вслѣдствіе чего и мой правый глазъ, и безъ того слабый и поврежденный, прогрессивно слѣпнетъ.

Письма разрѣшалось писать по 8 открытокъ въ мѣсяцъ. Вмѣсто 2 открытокъ можно было посылать одно закрытое письмо. Письма разрѣшалось писать только карандашемъ и нежелательныя слова вытирались резинкой, что иногда совершенно искажало смыслъ написаннаго, напримѣръ, когда перестали выдавать полностью денежные переводы, то одинъ, офицеръ написалъ домой: «Денегъ не присылайте», писалъ онъ это неоднократно, причемъ каждый разъ слово «не» было вытираемо, и деньги продолжали высылать.

«Въ 10-хъ числахъ октября младшимъ офицерскимъ чинамъ разрѣшили надѣть погоны и кокарды. Въ 20-хъ числахъ насъ перевели изъ форта въ общій лагерь Нейссе. Въ этомъ лагерѣ было до 700 русскихъ офицеровъ, около 40 французовъ и человѣкъ 15 англичанъ. Размѣщены офицеры были въ 12 двухъ-этажныхъ досчатыхъ баракахъ, по 4 комнаты въ каждомъ этажѣ. Въ комнатѣ примѣрно по 10 человѣкъ и на нихъ одинъ деньщикъ. Въ комнатѣ полагалось на каждаго офицера кровать, такого же свойства, какъ и на форту, по табуреткѣ или стулу (для капитановъ и выше). На всѣхъ 2 стола, 2 шкафа, 2 глиняныхъ кувшина для воды, 2 миски (для умыванья и мытья посуды). Освѣщались комнаты до 10 час. вечера электричествомъ, но довольно скудно. Имѣлись двѣ желѣзныя печки, но угля даютъ мало и благодаря тонкимъ досчатымъ стѣнамъ, черезъ которыя продувало, къ утру температура бывала лишь немного выше нуля. Бараки стоятъ въ 3 ряда по 4 барака въ ряду. Между бараками разстояніе около 2 саженъ. Ходить можно между и кругомъ бараковъ и по маленькой площадкѣ, на которой строятся на повѣрки. Все пространство съ трехъ сторонъ окружено заборомъ и проволочнымъ загражденіемъ, а съ четвертой стороны, примыкающей къ казармамъ, гдѣ размѣщены германскіе солдаты, — двойнымъ рядомъ проволочныхъ загражденій. Кромѣ бараковъ имѣется: 2 манежа, изъ которыхъ въ одномъ плѣнные устроили церковь, а въ другомъ собираются на повѣрку въ сильное ненастье и завели на экономическія деньги (отъ лагерной лавки) нѣсколько гимнастическихъ приборовъ и сцену, гдѣ иногда плѣнные устраиваютъ концерты и любительскіе спектакли. Затѣмъ имѣются конюшня, въ которой живутъ нижніе чины (офицерская прислуга) и устроена столовая и кухня для половины, офицеровъ и двухъэтажное небольшое зданіе унтеръофицерскаго собранія, гдѣ помѣщается лавочка (кантина) и столовая и кухня для другой половины офицеровъ. Кромѣ того, имѣется два отхожихъ мѣста, куда пускаютъ отъ утренней до вечерней зори. Послѣ вечерней зори никто изъ бараковъ не выпускается. Въ прихожую бараковъ ставятъ параши. День распредѣленъ приблизительно такъ же, какъ на форту. Въ хорошую погоду иногда (не чаще одного раза въ недѣлю) устраивались прогулки, въ окрестности на 2–3 часа. Водили насъ командами въ строю, окруженными цѣпью часовыхъ съ заряженными винтовками, словомъ, такъ, какъ у насъ водятъ арестантовъ. Разъ въ недѣлю водятъ командами подъ душъ въ 10 человѣкъ подъ конвоемъ, хотя душъ всего въ нѣсколькихъ шагахъ, въ казармахъ германскихъ солдатъ. На мытье дается 1/ 4часа. Общенія съ частными жителями нѣтъ. Только разъ въ недѣлю къ проволочному загражденію на полъчаса допускаются прачки, которымъ путемъ перебрасыванія черезъ проволоку, отдается бѣлье въ мойку, но уже осмотрѣнное нѣмецкими солдатами. Кромѣ того, одинъ разъ въ недѣлю приходилъ нѣмецъ-портной, принимавшій заказы.

Покупать можно было только въ лагерной кантинѣ, гдѣ на товары была обязательная надбавка не менѣе 25 %. Эта надбавка дѣлается даже тогда, когда въ видѣ исключенія разрѣшается что-либо купить прямо въ городѣ. Сперва въ лавкѣ продавали нѣмцы и брали совершенно произвольныя цѣны. Мало того, нѣмецкая администрація заявила, что кантина и столованіе офицеровъ даютъ такіе убытки, что для покрытія ихъ необходимо конфисковать всѣ собственныя деньги офицеровъ. Тогда офицеры добились того, что сами стали продавать въ лавкѣ и вести торговыя книги, причемъ оказалось, что кантина не только не даетъ убытка, но еще около 2.000 марокъ въ мѣсяцъ прибыли, которую нѣмцы хотѣли себѣ присвоить, равно какъ остатки суммъ отъ продовольствія офицеровъ. Всего такихъ суммъ за 4–5 мѣсяцевъ собралось до 20.000 марокъ. Только послѣ жалобы испанскому посланнику и начальнику корпуснаго округа въ Бреславлѣ генералу фонъ-Трескову, намъ удалось добиться разрѣшенія расходовать эти суммы на улучшеніе быта офицеровъ.

Германскіе офицеры сравнительно рѣдко показываются въ лагерѣ, а всѣмъ распоряжаются фельдфебели и другіе нижніе чины, которые часто, особенно въ началѣ войны, позволяли себѣ безобразно-грубое обращеніе. Напримѣръ, одинъ фельдфебель, являясь на повѣрку съ сигарой въ зубахъ, замѣтивъ, что одинъ офицеръ тоже закурилъ, закричалъ, что вырветъ у него изо рта папиросу вмѣстѣ съ усами. Если офицеры случайно, по разсѣянности, близко подходили къ часовымъ, то рисковали получить ударъ штыкомъ или прикладомъ. Въ концѣ 1914 года или въ началѣ 1915 былъ одинъ комендантъ, фамилію я забылъ, который вѣчно пилъ, иногда пьяный пріѣзжалъ верхомъ на повѣрку, врывался на лошади въ толпу офицеровъ и ругательски ругалъ ихъ. Съ трудомъ удалось добиться замѣны его. Вообще личность коменданта играла громадную роль.