Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Забастовка прекратилась; уличные волнения затихли; и дней через пять после издания манифеста 17 октября стало наконец возможно отдать себе отчет в совершившемся. Преобладало впечатление: освободительное движение одержало большую победу. «Начальство ушло», как выразился В. В. Розанов. Грань между запретным и дозволенным стерлась. Революционные партии собирались открыто, обсуждали вопросы о пропаганде в войсках и о вооруженном восстании. Цензура совершенно отпала, и одна за другою стали появляться газеты крайних партий. «Новое время» устами Меньшикова прославляло «борцов за свободу». Синод постановил осудить послание митрополита Владимира, призывавшее народ к борьбе с крамолой. Вышло в отставку восемь министров и главноуправляющих [99] К. П. Победоносцев (обер-прокурор Синода), В. Н. Коковцов (министр финансов), генерал Глазов (министр народного просвещения), князь Хилков (министр путей сообщения), П. Х. Шванебах (упр. землеустройством и земледелием); генерал Лобко (государственный контролер), А. Г. Булыгин (министр внутренних дел), великий князь Александр Михайлович (торговое мореплавание). – не столько из-за несоответствия «новому курсу», сколько для того, чтобы освободить места для кандидатов графа Витте; было добавочно создано новое Министерство торговли. Д. Ф. Трепов переменил должность петербургского генерал-губернатора на менее видный, но особо ответственный в эти дни пост дворцового коменданта, ведающего личной безопасностью государя и царской семьи.

Манифест 17 октября создал совершенно новое положение. Он раздробил единый революционный поток на отдельные, порою сталкивающиеся струи; он пробудил народные силы, верные царской власти, воочию показав им, насколько положение серьезно. В момент его издания даже справа его критиковали только очень немногие.

Но первые же дни зато показали полное крушение того человека, в котором многие готовы были видеть спасителя России: граф Витте жестоко ошибся во всех своих расчетах.

А. Н. Куропаткин писал 23 октября в своем дневнике, при первом известии, дошедшем до него о манифесте: «Сергей Витте торжествует. Так отомстить, как он отомстил государю, даже и ему не всегда представлялось возможным». Но 23 октября граф Витте уже едва ли торжествовал. Того «благоразумного большинства», того «политического такта», о которых он писал, не оказалось и в помине. В русском хаосе новый премьер не находил поддержки ни в ком. Уже 18 октября, беседуя с представителями петербургских газет, Витте просил их: «Вы, господа, постарайтесь, чтобы государь увидел, что от добрых мер есть результаты. Вот лучший путь. На нем вы меня поддержите». В ответ он слышал только новые требования: «удалите войска», «организуйте народную милицию», «амнистия», «отмена смертной казни». 22 октября у Витте были представители земцев, программу которых он принимал, для которых «освободил» министерские портфели: они теперь настаивали на Учредительном собрании. Витте в отчаянии, как говорят, воскликнул: «Если бы при теперешних обстоятельствах во главе правительства стоял Христос, то и ему не поверили бы!..» [100] Новое время. 24.X.

При дворе и особенно в военных кругах действия Витте резко критиковались с другой стороны. Указывали, что его программа никого не удовлетворила, что она только увеличила смуту. «Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение», – писал государь. И, оставляя политическую сторону в руках Витте, государь сам принял меры для того, чтобы охранить полицейский и военный аппарат от грозившего распада. Управляющим Министерством внутренних дел был назначен (23 октября) П. Н. Дурново; командование войсками гвардии и Петербургского военного округа было возложено (27 октября) на великого князя Николая Николаевича, за эти несколько дней сильно разочаровавшегося в Витте.

Одним из ближайших последствий манифеста 17 октября было быстрое развитие революционного движения на окраинах. В царстве Польском начались массовые демонстрации в пользу широкой автономии, а то и независимости. В Финляндии всеобщая забастовка охватила в два-три дня всю страну, и генерал-губернатор князь И. М. Оболенский, боясь попасть в плен, переехал из Гельсингфорса на броненосец «Слава», стоявший у Свеаборга.

В отношении Финляндии государь счел необходимым уступить. Манифестом 22 октября было приостановлено действие всех законов, оспаривавшихся финляндцами, начиная с манифеста 3 февраля 1899 г.: «Рассмотрев окончательно петицию сейма от 31 декабря 1904 г., Мы признали ее заслуживающей внимания», говорилось в новом манифесте. На 7 декабря созывался финский чрезвычайный сейм: финляндская конституция была восстановлена в прежнем виде.

Только успело «Новое время» от 25 октября отметить «маленький намек на успокоение» – начало занятий в гимназиях, как в Кронштадте возникли беспорядки: матросы нескольких экипажей взбунтовались, рассыпались по городу, и начались убийства, грабежи и поголовное пьянство. Два дня Кронштадт был во власти пьяной матросской толпы. Утром 27-го прибыли два батальона Преображенского полка и, поступив под команду генерала Н. И. Иванова, быстро восстановили порядок: перепившиеся матросы не оказали сопротивления.

30 октября такие же события разыгрались на другом конце России – во Владивостоке, с тою разницей, что бунтовали толпы запасных, ждавших отправки на родину. Грабежи и пьяный разгул сопровождались избиением китайцев и корейцев. Город за два дня беспорядков сильно пострадал. Пьяная толпа отбушевала и успокоилась.

Земцы отказались войти в кабинет Витте, и приготовленные для них «вакансии» были к концу октября заполнены либеральными чиновниками по выбору премьера. [101] Назначены были: князь А. Д. Оболенский (обер-прокурор Синода), К. С. Немешаев (пути сообщения), граф И. И. Толстой (народное просвещение); И. П. Шипов (финансы), Н. Н. Кутлер (земледелие), В. И. Тимирязев (торговля), Д. А. Философов (государственный контроль). Из них только князь А. Д. Оболенский сыграл известную роль при попытке созыва Церковного собора.

Параллельно со старым аппаратом власти быстро начало вырастать новое «начальство». Совет рабочих депутатов отдавал приказы, которых слушались. Союз наборщиков учредил свою цензуру, отказываясь выпускать газеты, соблюдающие старые законы; он не соглашался печатать воззвания правых групп и наложил вето даже на печатание программы Союза 17 октября, [102] В этой программе говорилось о неосуществимости 8-часового рабочего дня. новой умеренной организации, ядром которой была «шиповская» группа земского союза, усилившаяся рядом видных деятелей, считавших, что цель движения достигнута с изданием манифеста. Новое «начальство» держало себя все более властно; оно на несколько часов силою захватывало частные типографии, чтобы печатать свои «Известия». Его поддерживали новые газеты, открыто революционные, как «Новая жизнь» и «Начало», и прежние крайние, теперь «превзойденные», – «Сын Отечества» и «Наша жизнь» и т. д. «Новая жизнь» «декадента» Минского и Максима Горького была органом социал-демократов большевиков; в ней участвовали многие современные поэты – Минский, Бальмонт, Андрей Белый. Минский писал стихи на девиз Интернационала, [103] «Пролетарии всех стран, соединяйтесь… Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть». а Бальмонт восклицал: «Рабочий, только на тебя – надежда всей России».