Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Исходя из этих утверждений, Витте предлагал: отмену всех исключительных положений; введение «свобод» и равноправия всех граждан; «конституцию в смысле общения царя с народом на почве разделения законодательной власти, бюджетного права и контроля за действиями администрации»; расширение избирательного права; автономию Польши и Грузии и ряд других реформ, вплоть до «экспроприации частной земельной собственности».

Перед тем как вручить эту записку государю, Витте все же добавил к ней, что есть и другой исход – «идти против течения»; но сам он за выполнение такого плана не берется. Программа Витте в общем была списана с резолюций двух последних земских съездов. Витте настаивал на том, чтобы государь, назначая его главою объединенного правительства, принял эту программу.

Витте передал государю свою записку 10 октября. Всеобщая забастовка между тем захватила и Петербург. Паралич путей сообщения распространялся на всю Россию. В Москве не действовал водопровод, закрылись аптеки, не работали городские бойни. Все новые группы населения бросались в водоворот забастовки. Даже ученики средних учебных заведений отказывались заниматься, устраивали уличные шествия. В Харькове уже 12 октября произошли вооруженные столкновения толпы с войсками. Первая в мировой истории всеобщая политическая забастовка развивалась стихийно, ускользая из-под руководства отдельных групп.

«Московские ведомости» требовали военной диктатуры. На это князь Мещерский возражал, что диктатура – фактическое упразднение царской власти, причем нет гарантий, что диктатор сам не подпадет под влияние либерального напора: «Выступать против силы свершающейся над Россией судьбы Дон Кихотом было бы смешно…» [92] Гражданин. 10.X. «Идея царской власти гораздо больше может быть потрясена репрессиями, чем узаконением свободы», – заявляло «Новое время». [93] Новое время. 11.X. А умеренно либеральное «Слово» [94] Слово. 13.X. призывало власть пойти навстречу тем, кто «желает лишь разумной свободы»: «Мы медлим. Мы медлили, пока накрапывал дождь, полагая, что тучи разойдутся; мы медлили, когда уже начинался ливень, и медлим теперь, под глухой гул надвигающейся бури. Уже хлынули обратно прегражденные воды; народ «зрит Божий гнев»… «Вот она – началась революция», – восклицал А. А. Столыпин. [95] Новое время. 14.X.

14 октября в последний раз вышли газеты и в Санкт-Петербурге. Во всей России едва ли не один «Киевлянин», имевший свой штат убежденных правых наборщиков, продолжал выходить вопреки всеобщей забастовке.

Государь 13 октября телеграфировал графу Витте из Петергофа в Петербург: «Поручаю вам объединить деятельность министров, которым ставлю целью возобновить порядок повсеместно ». Петербургскому генерал-губернатору Д. Ф. Трепову были в то же время подчинены войска Петербургского военного округа. Возлагая на Д. Ф. Трепова поддержание внешнего порядка, государь в то же время искал политического выхода из положения. Указом 14 октября была проведена та мера, о которой накануне своей смерти просил князь С. Н. Трубецкой: чтобы прекратить митинги в университетах, разрешены были собрания в нескольких больших городских залах. Митинги, однако, продолжались везде и в этих залах, и в высших учебных заведениях…

Витте медлил принять назначение; он настаивал на том, чтобы государь принял его программу . Он хотел связать свою судьбу с либеральной реформой – быть может, он рассчитывал, получив назначение от государя, опереться в дальнейшем на другие силы и стать уже несменяемым. Когда государь ответил, что такие серьезные реформы требуют торжественного провозглашения путем манифеста, Витте был этим недоволен и пытался даже возражать. Он предпочел бы, чтобы реформы вошли в общее сознание не как решение царя, а как «программа Витте».

Железнодорожная забастовка тянулась уже несколько дней. Министры вынуждены были ездить к государю в Петергоф на пароходе. 15 октября состоялось опять продолжительное совещание; Витте еще раз выдвигал выбор – диктатура или конституция. Великий князь Николай Николаевич, только что приехавший из своего имения под Тулой через охваченную забастовкой страну, решительно стал на сторону Витте. Уже обсуждался проект манифеста, написанный князем А. Д. Оболенским, обещавший «свободы» и законодательные права для Государственной думы. Но после многочасовой беседы государь в заключение только сказал: «Я подумаю».

В этот день в коляске приехал из Петербурга в Петергоф по вызову государя бывший министр внутренних дел И. Л. Горемыкин. Расставшись с Витте, государь приступил к совещанию с его старым оппонентом, который, со своей стороны, составлял другой проект манифеста.

16 октября было днем неопределенности. Ходили слухи, что программа Витте отвергнута, что премьером назначается Горемыкин или граф А. П. Игнатьев. В Петербурге было темно – электричество не действовало, улицы были пустынны.

«Наступили грозные, тихие дни, – писал государь своей матери, – именно тихие, потому что на улицах был полный порядок, а каждый знал, что готовится что-то – войска ждали сигнала, а те не начинали. Чувство было, как бывает летом перед сильной грозой! Нервы у всех были натянуты до невозможности, и, конечно, такое положение не могло долго продолжаться…»

За пределами столицы шли сложные сдвиги. Забастовка, несомненно, отражала стихийно нараставшее настроение; но она больно ударяла по самым жизненным интересам населения, и в первую очередь – городской бедноты. На рынках не было продуктов; в мясных не было мяса. Молока не хватало и для детей. А тут еще бастовали аптеки, из водопровода (в Москве) не шла вода. Когда такое состояние длилось около недели, у обывателя стало пробуждаться раздражение, направленное отнюдь не против власти. Врага начинали видеть в «забастовщиках» и корень зла в «подстрекателях» – прежде всего в студентах и в евреях. Приказчики и торговцы из Охотного ряда, лотки которых опустели от прекращения подвоза, одними из первых ополчились на забастовщиков, и уже 14–15 октября в Москве происходили уличные столкновения – не демонстрантов с полицией, а народной толпы, «Черной сотни», как их называли противники, с забастовщиками всех видов. Студентов избивали на улицах. Они забаррикадировались от толпы в здании университета. Рубились деревья университетского сада; жгли костры во дворе, чтобы греться долгой октябрьской ночью. Власти в недоумении не препятствовали ни студенческим баррикадам, ни движению уличной толпы.

Перемена настроения уже сказывалась в Москве очень явственно. 16 октября во всех церквах было прочитано обращение митрополита Владимира, призывавшего народ к борьбе со смутой. С утра 17-го начал действовать водопровод; заработали бойни; поползли по улицам конки. Служащие трех железных дорог – Казанской, Ярославской, Нижегородской – постановили прекратить забастовку. Раздавались протесты и со стороны земств. Так, Елецкое земское собрание приняло резолюцию: «Сытые бастуют, обездоленное население черноземных губерний должно будет потом оплачивать забастовку. Пусть те, кто не хотят работать, уходят с железных дорог и очистят место нуждающимся в работе крестьянам».