Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Слова Столыпина были услышаны «далеко за стенами этого собрания» и произвели огромное впечатление и в России, и за границей.

Правительство не внесло в Государственную думу закона о военно-полевых судах, и действие его должно было само собою прекратиться 20 апреля. [130] За время действия этих судов по их приговорам было казнено 683 человека. Дума тем не менее подняла вопрос о его отмене. Справа тотчас же предложили вынести осуждение террору.

Столыпин во время этих прений процитировал резолюцию съезда социалистов-революционеров о терроре, высказал надежду, что Дума произнесет «слово умиротворения», и закончил словами о том, что Россия «сумеет отличить кровь, о которой здесь так много говорилось, кровь на руках палачей, от крови на руках добросовестных врачей , которые применяли, быть может, самые чрезвычайные меры, но с одним упованием, с одной надеждой – исцелить тяжелобольного!».

Много заседаний было посвящено порядку обсуждения бюджета, а также программным речам по аграрному вопросу. 10 мая П. А. Столыпин выступил с критикой внесенных проектов. «В настоящее время государство у нас хворает, – говорил он. – Самою больною, самою слабою частью, которая хиреет, которая завядает, является крестьянство. Ему надо помочь. Предлагается простой, совершенно автоматический способ: взять и разделить все 130 000 существующих в данное время поместий. Государственно ли это? Не напоминает ли это историю тришкина кафтана – обрезать полы, чтобы сшить из них рукава? Господа, нельзя укрепить больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса; надо дать толчок организму, создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь». (Фраза Столыпина: «130 000 поместий» – дала повод для утверждения, будто «130 000 помещиков» управляют Россией.)

Последние слова речи Столыпина получили широкую известность.

«В деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная, черная работа, – говорил он. – Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать ! В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия ».

Неожиданный кризис возник 16 апреля, во время прений о контингенте новобранцев на следующий год. Социалисты стояли за отклонение проекта, и один их оратор, социал-демократ Зурабов, критиковал офицеров, генералов и, наконец, оскорбительно отозвался обо всей армии. Молва изукрасила слова Зурабова, сказанные в закрытом заседании. По стенограмме (как говорят, смягченной), они гласили: «Армия будет великолепно воевать с нами, и вас, господа, разгонять, и будет всегда терпеть поражения на востоке».

В Первой думе такая же выходка депутата Якубзона не вызвала немедленного отпора; но при словах Зурабова на правых скамьях поднялась буря. Министры демонстративно покинули свои места. Председатель Думы Головин сначала пытался замять инцидент и стал делать замечания правым. Протесты усилились. «Вопрос не исчерпан! Мы уйдем! Россия оскорблена! Вон его!» – кричали справа. Пришлось объявить перерыв; во время его стали говорить, что правительство относится к происшедшему весьма серьезно и что безнаказанность оскорбления армии может привести к роспуску Думы. Кадеты и председатель Думы были готовы дать правительству полное удовлетворение, исключив Зурабова из заседания; выяснилось, однако, что не только социалисты, но и польское коло отказывается голосовать за исключение Зурабова. Тогда Ф. А. Головин по возобновлении заседания заявил, что ознакомился со стенограммой, убедился в недопустимости слов Зурабова, лишает его слова и делает ему замечание. Затем он предложил Думе одобрить действия председателя. Большинством из правых, кадетов и польского коло это предложение было принято, при бурных протестах всех левых, которые покинули зал заседаний.

Зурабовский инцидент знаменовал разрыв кадетов с социалистами. Крайние левые бурно выражали свое негодование. «Облетели цветы, догорели огни», – писало «Русское богатство» и насмешливо замечало по адресу партии кадетов: «Как бы она ни отмежевывалась от революционного пути, она целиком и рабски от него зависит… Пройдет время, завоет буря с гор… И будут люди опять «пламенно» красноречивы».

Но поворот в политике кадетов – поворот, продиктованный желанием «беречь Думу», – наступил слишком поздно; даже в невероятном случае прочного союза кадетов с правыми в Думе не могло образоваться большинство для сотрудничества с властью: для этого нужны были бы еще голоса польского коло. Контингент новобранцев и был одобрен таким большинством – от Дмовского до Пуришкевича, – но по многим ли вопросам могла составиться такая пестрая коалиция? К тому же правые не желали – и не имели основания желать – сохранения Второй думы.

Роспуск был предрешен, и с ним нельзя было долго медлить. «Революция объективно закончилась», – писал П. Б. Струве в «Русской мысли». Еще продолжались террористические акты, все менее отличаясь от простых уголовных убийств; аграрные волнения снова усилились с открытием Второй думы; но даже Ленин на конференции социал-демократов признавал, что «революционной ситуации» больше нет. Это сознавала и власть. Пора было подвести итоги переломных годов; пора было переходить к деловой повседневной государственной работе. Проведение в жизнь крестьянской реформы, переустройство армии на основании опыта японской войны – все это требовало более спокойной обстановки. Но ни со Второй думой, ни при новых выборах по прежнему закону этого замирения нельзя было достигнуть.

Вторая дума старалась не дать правительству предлога для роспуска. Когда правые внесли запрос об умысле на жизнь государя, [131] В конце марта была арестована группа человек в тридцать, готовившая покушение на государя, великого князя Николая Николаевича, П. А. Столыпина и И. Г. Щегловитова. кадеты вместе с ними голосовали за резолюцию, выражающую живейшую радость по поводу того, что заговор был своевременно раскрыт. Вопрос об осуждении террора был снят с повестки; но кадеты и польское коло в резолюциях по поводу одного запроса выразили свое отрицательное отношение к политическим убийствам.

В то же время левые партии широко пользовались депутатской неприкосновенностью для своей революционной деятельности. Думская фракция социал-демократов вошла в связь с группой распропагандированных солдат различных полков, называвшей себя «военной организацией социал-демократической партии». Так как в этой группе имелись и следившие за ее развитием агенты тайной полиции, правительству тотчас стало об этом известно; 4 мая при обыске на квартире рижского депутата социал-демократа Озоля было арестовано несколько членов этой организации. Социал-демократы имели смелость внести запрос по поводу этого обыска; П. А. Столыпин (8 мая) только ответил, что расследование еще не закончено.