Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

1 июня П. А. Столыпин явился в Государственную думу, просил устроить закрытое заседание и предъявил на нем требование о снятии депутатской неприкосновенности со всех членов думской фракции социал-демократов за устройство военного заговора. Кадеты оказались в трудном положении. Они не могли защищать военный заговор и очень хотели «сберечь» Думу. В то же время доказательства заговора, предъявленные следователем по особо важным делам, казались им спорными и во всяком случае относившимися не ко всем социал-демократам. Они передали дело в комиссию, которая работала два дня и ни до каких выводов не дошла. Правительство, считая, что с арестами дольше медлить нельзя (уже часть обвиняемых скрылась), решило начать действовать.

2 июня было последнее заседание Второй думы. Обсуждался вопрос о местном суде. Левые партии несколько раз предлагали изменить повестку, перейти к обсуждению «предстоящего государственного переворота», отвергнуть бюджет и все проекты, проведенные по 87-й статье, обратиться с воззванием к народу. Большинство каждый раз отвергало эти предложения. В конце заседания А. А. Кизеветтер от комиссии по вопросу о снятии депутатской неприкосновенности сообщил, что доклад еще не готов.

На следующий день, 3 июня, был издан манифест о роспуске Государственной думы и о введении нового избирательного закона. В то же утро были арестованы все депутаты социал-демократов, которые еще не скрылись. Население встретило роспуск Думы совершенно спокойно: не было ни демонстраций, ни попыток устроить забастовки. Народные гулянья были переполнены, и не пришлось даже усилить полицейские наряды.

Иностранное общественное мнение, отчасти подготовленное письмом профессора Ф. Ф. Мартенса в Times о необходимости изменения избирательного закона, отнеслось к происшедшему равнодушно и скорее благожелательно.

Избирательный закон 3 июня 1907 г., главную роль при выработке которого играл товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский, был основан на опыте выборов в две Думы, а также земских и городских выборов и преследовал одну цель: создать при минимальной ломке действующих законов такое народное представительство, которое бы стало добросовестно работать в рамках существующих законов . Новый закон – это было его оригинальной чертой – никого не лишал избирательного права (только в отношении Средней Азии было признано, что эта область еще «не созрела» для выборов). Но существенно менялся удельный вес отдельных групп населения. В Европейской России по старому закону крестьяне избирали 42 процента выборщиков, землевладельцы – 31 процент; горожане и рабочие – 27 процентов. По новому закону крестьяне избирали 22,5 процента, землевладельцы – 50,5 процента, горожане и рабочие – те же 27 процентов; но горожане при этом разделялись на две курии, голосовавшие отдельно, причем первая курия («цензовая») имела больше выборщиков. В общем, 65 процентов выборщиков избирались теми слоями населения, которые участвовали в земских и городских выборах и таким образом имели более долгий опыт общественной деятельности. Кроме того, было сокращено представительство окраин: Польши с 36 до 12 (и 2 депутатов от русского населения), Кавказа с 29 до 10; это было отступлением от того начала имперского равенства, которое было положено в основу прежних законов. «Государственная Дума должна быть русской и по духу, – говорилось в манифесте, – иные народности… не должны и не будут являться в числе, дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских». Это было намеком на решающую роль польского коло во Второй думе.

Россия не первая проделала этот путь: в Пруссии в 1848 г. был тоже распущен первый состав парламента; его члены тоже издали воззвание к народу, призывавшее не платить налоги и не поставлять рекрутов; население тоже никак на это не отозвалось. Был собран второй состав парламента; он был тоже распущен (в мае 1849 г.), избирательный закон был изменен. Ландтаг, избиравшийся по этому закону, просуществовал затем почти семьдесят лет (до 1918 г.).

Но самый манифест 3 июня имел еще большее принципиальное значение, чем избирательный закон. Он окончательно определил новый русский государственный строй; он завершил ту перестройку, которая была начата рескриптом 18 февраля 1905 г., и создал ясность , которой так мучительно не хватало за переломные годы. Если текст манифеста был написан П. А. Столыпиным, то мысли он выражал самого государя . «Что это за новый строй? Какое-то абсолютное «беспринципие»: ни монархия, ни демократия», – сетовал в своем дневнике Л. Тихомиров, который в то же время писал открыто: [132] Новое время. 22. IX. 1906. «Не выйдем мы из беспорядков и революций до тех пор, пока не станет всенародно ясно и практически неоспоримо – где верховная власть , где та сила, которая при разногласиях наших может сказать: «Roma locuta – causa finita» – потрудитесь все подчиниться, а если не подчинитесь – сотру с лица земли».

Манифест 3 июня отвечал на этот вопрос. После перечисления необходимых поправок к избирательному закону в нем говорилось:

«Все эти изменения в порядке выборов не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту Государственную Думу, состав коей признан Нами неудовлетворительным вследствие несовершенства способа избрания ее членов. Только Власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической Власти Русского царя, довлеет право отменить оный и заменить его новым.

От Господа Бога вручена Нам Власть Царская над народом Нашим, перед Престолом Его Мы дадим ответ за судьбы Державы Российской.

В сознании этого черпаем Мы твердую решимость довести до конца начатое Нами великое дело преобразования России и даруем ей новый избирательный закон ».

Манифест провозглашал, что историческая власть русского царя остается основой государства. Все законы исходят от нее. Манифестом 17 октября и основными законами 23 апреля установлен новый обычный законодательный путь , ограничивающий царскую власть в области издания новых законов. Но в случае, если спасение государства не может быть достигнуто на обычном законодательном пути, – за царской властью остаются обязанность и право изыскать иной путь . Эту верховную суверенность государь и подразумевал под словами «самодержавие, такое, как и встарь».

Отступление от обычного пути, закрепленного в основных законах, было допустимо, конечно, только в случаях крайней необходимости ; оно всегда колеблет правосознание и порождает смуту в умах; но отрицать возможность таких случаев значило бы закрывать глаза на действительность.