Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

В 870-873 гг. Рюрик возвращается на Запад и примерно так же улаживает свои владельческие отношения с королем Франции — Карлом Лысым и Германии — Людовиком Немецким. В Ладоге и Новгороде в это время, видимо, формируется антикняжеская оппозиция во главе с Вадимом Храбрым. Вернувшись, Рюрик сумел расправиться с непокорными и, вероятно, в это время вступил в династический брак с одной из представительниц местной знати («Ефанда», поВ. Н. Татищеву). Второй период его пребывания на Руси (875-879 гг.) отмечен стабилизацией экономических связей на Балтике.

Брак Рюрика с представительницей местного, скандо-славянского рода (судя по «ославяненной» форме имен Олега и других членов этого рода — Ольги, которую потом выдадут замуж за Игоря, тоже носителя «ославяненного» скандинавского имени) закреплял «княженье» за этой местной династией, передавая освященное «избранием» королевское право призванного конунга прямым мужским потомкам Рюрика. Игорь, сын варяжского князя, передан Олегу, строго в соответствии со скандинавскими обычаями, «на воспитание» (frosti). Это устанавливало достаточно сложные иерархические отношения: «воспитатель» считался рангом ниже передавшего «на воспитание», но «воспитанник» становился конунгом, соединявшим «королевскую удачу» (gefa, hemingja) родителя и воспитателя; так, в те же десятилетия определяются отношения Харальда Косматого с королем Англии, который вырастил, до занятия престола объединенной отцом Норвегии, конунга Хакона, воспитанника Адальстейна (Джаксон 1993:78,84-85).

Вещий Олег (Вольга, Волх русских преданий) своем былинном имени соединивший напоминание о Волхове и Волге, обеих «священных реках» России) сменяет Рюрика после его смерти в 879 г. именно на правах «воспитателя» малолетнего Игоря, и поход на юг по Днепру в 882 г. объединенного войска Верхней Руси, с варягами и «союзными» кривичами, проходит «под лозунгом» утверждения владельческих прав наследника «призванного» князя. Деятельность Олега в 882—912 гг., первая масштабная реформаторская политика «великаго князя рускаго» объединенного Древнерусского государства, вполне равноценна деятельности других «конунгов-реформаторов» этого времени, но направлена на интересы тех, кто, объединившись во главе многоплеменных войск и дружин, «Варязи и СловЪни и прочи прозваша ся Русью» (ПВЛ 882). Утвердив Киев — «метрополией», мати градомъ Русьскимъ, Олег «нача городы ставити, и устави дани Словьном, Кривичемъ и Мери, и Варягомъ дань даяти от Новагорода гривен 300 на лЬто мирадЬля, еже до смерти Ярославль даяше Варягомъ (ПВЛ 882, 1926: 23). Ежегодная выплата, не превышавшая 75 «марок серебра», по сути обеспечивала содержание «морского заслона», на сто лет сохранившего безопасность Ладоги, не говоря о более отдаленных центрах Пути из Варяг в Греки.

Ладога «лет Олъговых» оставалась своего рода «княжеским доменом», и возвращение туда Олега ко времени совершеннолетия Игоря закрепляет ее позицию в структуре «трех центров Руси», специализированных либо на выходе в Каспийский бассейн, в Булгар и Хазаран (Арса), либо — в Византию, отношения с которою с 907 г. регулируются договорами «слов великаго князя Рускаго», либо — на выходе с обоих путей, Волжского «в Булгары и Хвалисы» и Днепровского «из Варяг в Греки», с Волхова — на Балтику, «в море Варяжьское». Ладожане, по свидетельству Масуди, активно действуют на всех этих трех направлениях международной «северной торговли» эпохи викингов.

Княжеский контроль над Ладогой усиливается после смерти Олега, что совершенно не отражено в летописи, но полноценно выражено в градостроительных преобразованиях. Упадок Сясьского городища, «зимний дворец», предназначенный для «кружений» русов, рост Княщины указывают на то, что в системе «полюдья» Ладога выступает центром контроля над окружающими территориями, сборы откуда регулярно и надежно поступают по Волхову в Новгород, а оттуда, маршрутом, описанным у Константина Багрянородного, далее на юг для «сбыта полюдья».

Кризис полюдья и «реформы Ольги» так же отчетливо проявляются в изменениях застройки Староладожского земляного городища, с усилением роли Княщины и одновременным преобразованием Новгорода, со строительством Детинца (для «детьскыхъ» Святослава Игоревича). Система, при которой великокняжеский сын проводит в Новгороде годы «княженья» перед водворением на киевском престоле, складывается «явочным порядком», но ее эффективность определяется опорой новгородского князя-претендента на киевский престол, прежде всего на Ладогу как источник внешних ресурсов (в виде варяжского контингента). И Владимир и Ярослав используют эти ресурсы, пока «Русская Правда» и «Правда Ярославичей» не кодифицировали все наиболее актуальные аспекты социальных отношений Руси при одновременном урегулировалии «лествичного порядка» наследования внутри династии Рюриковичей.

Именно в качестве этой внешней опоры «конунгов Хольмгарда» и великих князей Киева стремятся разрушить Ладогу в 997 и 1015 гг. ярлы Эйрик и Свейн в своих распрях с норвежскими «конунгами-викингами». Вальдамар Старый и «конунг Ярицлейв» выступают авторитетными арбитрами в противоречивых отношениях норвежских и шведских королевских династий «поздней эпохи викингов». Ингигерд, принимая «киевский стол», выделяет «Ладожское ярлство» именно как залог стабильности складывающегося «концерта» Северных держав и Киевской Руси, завершающих строительство христианского здания Северной Европы.

Судьбы северных конунгов, Олава Трюггвасона. Олава Святого. Магнуса Доброго, Харальда Хардрады с Елизаветой Ярославной, так или иначе связанные с Ладогой Альдейгьюборгом в 990—1040-х гг., демонстрируют эффективность этой системы, обеспечившей «размежевание» династических интересов и стабилизацию христианских северных королевств, от разрешения датско-норвежских противоречий с выделением из «Северной державы» датских конунгов — сохранившей суверенитет Норвегии со своим святым rex perpetuus, до решения династических проблем Швеции, где с пресечением династии Шетконунга именно «ладожанин» Стейнкиль Рагнвальдссон утверждает наконец непрерывность власти «христианских королей Швеции». Полстолетия, что понадобились для завершения адаптации «варварских королевств» к христианско-феодальной Европе, Ладога и «Ладожское ярлство» служили надежным связующим звеном между этой цивилизующейся «варварской периферией» христианского мира и Русью Владимира Святого и Ярослава Мудрого, полноправным партнером «христианнейшей» Византийской империи.

По мере решения этой задачи Ладога обретала значение самостоятельного центра североевропейского христианства; до окончательного оформления церковного раскола между Римом и Константинополем период относительного «межконфессионального равновесия» (860-1054) выдвинул Ладогу в качестве первоисточника «общеевропейского» почитания св. Климента. Храмы или приделы его имени в Ладоге, Пскове, мощи в Киеве (988 г.), Херсонесе (860 г.), Риме (869 г.), службы его памяти в Чехии и Моравии, как и поставленные крещеными норвежскими конунгами Климентовские церкви Висбю, Нидароса, Бергена, Осло, а затем и десятки тезоименных храмов Дании, северо-западной Германии, восточной и южной Англии, даже Исландии, позволяют заключить, что «культ св. Климента стал своего рода символом единения восточной и западной церквей» (Сарабьянов 1997: 34; Милютенко 1997:38-41, Hoffmann 1997: 3— 5; Lebedev 1999: 438-439). При этом следует подчеркнуть, что в теснейшей связи с апостольской деятельностью св. Кирилла и Мефодия (первый из названных, собственно, и учредил почитание св. Климента в Риме) «мощи Св. Климента сыграли особую роль в истории христианизации славянских народов и утверждении славянского языка как богослужебного» (Милютенко 1997:40).