А. Фурсов - De Secreto / О Секрете

Нельзя сказать, что Баги был единомышленником главы Всемирной ассоциации эсперантистов (CAT) Эжена Ланти: тот проповедовал «безнациональность», а вовсе не венгерско-эстонскую дружбу.

Эжен Ланти с начала 1930-х гг. критикует Сталина. По времени его разочарование в советском руководстве совпадает с опалой Троцкого, который, как и А.В. Луначарский, поддерживал эсперанто, более того, считал его языком мировой революции. Принято считать, что два судебных процесса против советских эсперантистов (1937 и 1938) — результат расхождения руководства CAT с формулой Сталина о построении коммунизма в отдельно взятой стране, и отсюда же — квалификация эсперантистов как троцкистов.

Но всё было сложнее. Первые аресты эсперантистов относятся к 1936 г. Первые две «жертвы произвола» — Оскар Янович Лейланд, периодически путешествующий в буржуазную Эстонию, и бывший торгпред СССР в Германии, уроженец Берлина Герберт Ильич Муравкин.

В том же году руководство Союза эсперантистов советских республик (СЭСР) публично и организационно отмежёвывается от CAT. Тем не менее, в апреле 1937 г. арестовывают как Владимира Варанкина, старейшего эсперантиста и поэта, продолжающего контакты с CAT, так и бывшего комиссара и лояльного председателя СЭСР, латыша из остзейских немцев Людвига Карловича Дрезена. Роковую роль для Дрезена играет донос, инициативно составленный украинским советским писателем Владимиром Саввичем Кузьмичём. Там утверждается, что Дрезен рекомендует организации активизировать контакты с «будапештским центром», в том числе с литераторами Калочаи и Баги.

Вторая волна арестов — результат допросов бухгалтера СЭСР А.Т. Самойленко, экспедитора Г.А. Степанова и заместителя главы московского клуба эсперантистов В.И. Горожеева. Экспедитор, безразличный к «делу эсперантизма», механически перечисляет имена, встречавшиеся ему по переписке. Горожеев, имя которого назвал Степанов, старается обелить себя (он будет выведен В.Т. Шаламовым в рассказе «Эсперанто» под фамилией Скоросеев, в том же ИТЛ пребывает зэк «Нарынский» (Миримский?), обвинённый в шпионаже в пользу Венгрии и этим гордящийся). Однако логика вынесенных приговоров свидетельствует о том, что НКВД руководствовался прежде всего показаниями Самойленко. Бухгалтер, ранее работавший в Наркомвнешторге, рассказал, что в 1925 г. познакомился в Берлине с членами Союза советских студентов Гербертом Муравкиным и Владимиром Маркузе. Последний, по его словам, завербовал его для работы на германскую разведку, а затем, после отъезда в СССР, поручил передавать сведения Муравкину.

«С приездом из Германии в СССР БАТА Иосифа — Венгрия, а потом — МУРАВКИНА (1933 г.), к-p. шпионская деятельность значительно оживилась и приняла широкие размеры по всему СССР. На воинских предприятиях организовывались эсперантские ячейки бюро межрабсвязи. Из числа их вербовали людей для шпионской работы и через них получали необходимые шпионские сведения, которые шли, главным образом, в Германию для немецкой разведки», — написал Самойленко.

Венгр Йожеф Бата, до 1932 г. состоявший одновременно в компартиях Германии и Венгрии, в 1933 г. приехал в Москву. Именно этот человек, через запятую названный в инициативном доносе Кузьмича, интересовал НКВД. И не просто в связи с «будапештским центром», а потому что в период второго судебного процесса над Матьяшем Ракоши, участником венгерского восстания 1919 г., тайно отправленным в Венгрию в 1924 г., выяснилось, что этого коммуниста-сталинца сдал полиции Хорти именно Бата.

Матьяш Ракоши в 1935 г. на повторном суде был приговорен к пожизненному заключению; через пять лет Москва его обменяет на трофейные венгерские знамёна. А НКВД занялось Батой и его контактами в СССР. В числе контактов помимо попавшего под раздачу Дрезена оказались сотрудники не только Наркомвнешторга, но и Наркомсвязи, один из них — бывший заместитель наркома Николай Моденов, а также сотрудник Союзвзрывпрома Григорий Демидюк. Показания на Бату, кроме его супруги, дали ещё двое эмигрантов из Венгрии. При этом речь шла о его работе на венгерскую, а не германскую разведку. Ещё одним подозреваемым (и расстрелянным) оказался Федор Павлович (Ференц) Робичек — сын заместителя министра почты Венгерской Советской Республики. Ещё одним — Михаил (Миклош) Аронович Розенфельд, на момент ареста — заместитель главы НКВД Таджикистана.

На кого на тот период работали Герберт Ильич Муравкин и Владимир Максимович Маркузе, о которых сегодняшние составители мартирологов почему-то не плачут?

Название «Союзный центр», которые составители мартирологов позиционируют как типичную для сталинских палачей следовательскую фикцию, упоминал на допросах только А.Т. Самойленко. «В основном для германской разведки», — писал он. А ещё для какой? А «Будапештский центр» — тоже вымысел? Тогда что такое «центр кристаллизации эсперантистов», о котором сейчас пишут немецкие историки? И если московские эсперантисты ни к какой антигосударственной деятельности причастны не были, то как объяснить их концентрацию в государственных ведомствах связи и на предприятиях, связанных с радиоприборами и взрывотехникой?

(Примечательно, что высшая мера досталась немногим. Её избежал один из самых активных «международников» П.Д. Мостепанов; её избежал, несмотря на ответственную должность, Н.Д. Моденов. И даже П.Н. Шумилов, на первом допросе в 1937 г. показавший, что намеревался «взорвать Красную площадь», был осуждён всего на 5 лет ИТЛ, поскольку год спустя от своих показаний отказался. Двое подозреваемых проходили судебно-психиатрическую экспертизу в НИИ Сербского, из них один сразу признан невменяемым, другому 8-летний срок был сокращён до 3 лет, после чего он воевал в звании старшины и заслужил Орден Красной Звезды. И это в тот период, который считался самым брутальным…)

По возвращении в Венгрию отец Сороса продолжал преподавать эсперанто. Об источниках своего состояния он не распространяется, но семья была зажиточной ещё в 1930-е гг. В 1936 г. якобы из-за антисемитизма он сменил фамилию семьи, Шварц (которая распространена и у немцев и «подозрительной» не является), на «Сорош», что по-венгерски означает «наследник», «преемник», а на эсперанто — «взлетим вверх». С приходом немцев 1944 г., если верить его мемуарам «Маскарад» (1965), семья сменила жительство и приобрела фальшивые документы, «чтобы слиться с местностью, как поступают животные: это называется мимикрия». Далее рассказывалось о «тысячах людей», которым Тивадар помог, снабдив фальшивыми документами. За некоторые авантюры платить приходилось местным чиновникам-коллаборантам, которым автор не сочувствовал: «Наша семья недостаточно конвертировалась в христианство, чтобы отвечать хлебом на брошенный камень».