Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

Все эти правила необходимо рассматривать в историческом контексте. Они существовали параллельно с огромным количеством ограничений в правах, которые применялись в отношении местного населения во вновь колонизованных областях. Ибо если коренное население образовывало достаточно влиятельную группу и было в состоянии отстоять свою независимость в делах юстиции, то более слабые общины становились жертвами дискриминации, возведенной в ранг политики. Процедурные вопросы, такие, как судопроизводство в смешанных делах, надлежащая форма судебной присяги или доказательства, вопрос приемлемого свидетельства или языка судебного иска, решались не по принципу справедливости, а исходя из реального соотношения сил между этническими группами.

Классическим образчиком такого этнического неравенства служит шкала вергельдов. Вергельдом назывался штраф, который убийца или его родственники выплачивали семье убитого. Он мог быть различен в зависимости от социального статуса, а на границах Европы — и от национальной принадлежности. Например, в соответствии с кодексом законов «Юра Прутенорум» (Iura Prutenorum), в отношении местного прусского населения Помезании действовала следующая градация наказаний: если «прусс убьет свободного немца» {726} 726 Liv-, esth- und curlandisches UB, ed. F. G. von Bunge et al. (1st ser., 12 vols., Riga and Reval, 1853–1910), 1, no. 435, cols. 549–50; no. 437, col. 551 (1273). , компенсация назначалась по скользящей шкале и составляла от 8 марок в случае неимущего немца, 12 марок в случае мелкого держателя земли и 30 марок — в случае полноправного владельца земельного надела. Вергельды, налагавшиеся в отношении местных представителей прусской национальности, составляли 60 марок в случае убийства королевских особ (reges), 30 марок — знати (nobiles) и 16 марок — простых людей (communis populus). Таким образом, немецкие колонисты, имевшие землю и иную собственность в городе, приравнивались к местной знати. В эстонском Ревеле (нынешний Таллинн) штраф за причинение ранения эстонцу составлял около трети от компенсации, выплачиваемой в случае аналогичного телесного повреждения, нанесенного немецкому поселенцу {727} 727 Fueros de Sepulveda, ed. Emilio Suez (Segovia, 1953), p. 74 (Tuero romanceado' 41). . Еще более явное неравенство, вовсе выходящее за рамки какой-либо системы компенсаций, имело место в уложении города Сепульведы, в котором предусматривался штраф в 100 мараведи и ссылка в наказание христианину, убившему мусульманина, и конфискацию имущества и смертную казнь мусульманину — убийце христианина {728} 728 Mecklenburgisches UB (25 vols, in 26, Schwerin and Leipzig, 1863–1977) 14, no.8773, p.616. . Иногда неравенство прав по национальному признаку нивелировалось соображениями имущественного и социального статуса, как было, например, в прибалтийском городе Виз-маре, где местный совет настоял на том, чтобы люди «любого языка», признаваемые гражданами города, могли давать показания «в соответствии с качеством их товара» {729} 729 Rotuli chartarum in turn Londinensi osservati (1199 – 1216), ed. T.D. Hardy (London, 1837), p. 172 (cf. Davies, 'Race Relations', p. 34); Iura Prutenorum 89, ed. Matuszewski, p. 49. — наглядный пример критерия, сформированного на основе положения в местном обществе и материального благосостояния в противоположность дискриминационным правилам выступления свидетелем в судебном заседании, применявшимся зачастую в отношении сорбов. Социальная и национальная дискриминация тесно переплетались. Тем не менее практика судопроизводства, основанная на этническом принципе, как в зеркале отражает соотношение сил между разными национальными группами общества.

Разные этнические группы различались своим языком, и потому судопроизводство в пограничных областях Европы, естественно, осуществлялось на двух или нескольких языках. Здесь отводилась особенно важная роль переводчикам. Из источников известен персонаж с весьма красноречивым именем — Ришар ле Латимер (то есть «переводчик»), который владел землей недалеко от Дублина «в уплату за услуги переводчика в суде графства Дублина». А свод законов Пруссии XIV века содержит упоминание об участии в судебных слушаниях толкена (Tolcken), то есть переводчика {730} 730 Thomas Glick, Islamic and Christian Spain in the Early Middle Ages (Princeton, 1979), p. 191. . Когда рассматривались смешанные дела, то одним из первых решался вопрос о выборе языка заседания. Если славянин выступал против немца или валлиец против англичанина, то решить, на каком языке вести дело, можно было только исходя из установленных норм. Право давать показания на родном языке, конечно, было ключевым вопросом. Наличие этого права у той или иной этнической группы отражало ее влияние в обществе, а в равной степени и укрепляло его. Когда Фердинанд III Кастильский даровал баскам своего королевства право выступать перед местным судьей королевского суда на родном языке, он тем самым отдавал им дань уважения и признавал их в качестве влиятельной этнической общности {731} 731 Historical Manuscripts Commission, 10th Report, app. 5, p. 323. . И наоборот, наступлением на позиции ирландского языка следует считать принятое магистратами города Уотерфорда в XV веке распоряжение, чтобы ни один житель города «не выступал истцом или ответчиком в суде на ирландском языке, а во всех случаях в суд должен быть приведен человек, который мог бы по-английски изложить требования такого истца или ответчика» {732} 732 Sachsenspiegel, Landrecht 3. 71, ed. Eckhardt, pp. 256–7. .

Взаимоотношение разных языков в судебной практике нашли также отражение в «Саксонском Зерцале». В этом документе содержится небольшой раздел, посвященный судебным делам между саксонцами и славянами. В нем как раз шла речь о том, может ли человек одной национальности свидетельствовать против представителя другой, а в том же XIII веке, но несколько позднее, было внесено дополнение, касающееся детей от смешанных браков. Можно сделать вывод, что в обществе взаимоотношения между саксами и славянами считались данностью, но такой, которая требует законодательного регулирования. О проблеме языка судебного заседания в документе говорится следующим образом: «Всякий, против кого выдвинуто обвинение, имеет право отказаться отвечать, если обвинение сформулировано не на его родном языке». Мы видим тут ясную позицию: человек не обязан отвечать по иску, если он выдвинут на чужом языке. Во втором, переработанном варианте «Саксонского Зерцала» этот пункт, однако, звучал иначе:

«Всякий, против кого выдвинуто обвинение, может отказаться отвечать, если обвинение сформулировано не на его родном языке, если он не владеет немецким и утверждает это под присягой. Если после этого обвинение предъявляется ему на родном языке, он обязан по нему нести ответ либо за него должен отвечать его представитель, причем таким образом, чтобы и судья и обвинитель его понимали. Если он выдвинул обвинение, либо сам ответил на обвинение против него, либо давал показания в суде на немецком языке и это может быть доказано, то он обязан отвечать по-немецки; за исключением ответа перед королем, ибо в таком случае все имеют те права, какие даны им по рождению» {733} 733 Richard Siebert (ed.), 'Elf ungedruckte Urkunden aus einem im Herzoglichen Haus- und Staatsarchiv zu Zerbst befindlichen Nienburger Copiale', Mitteilungen des Vereins für Anhaltinische Geschichte und Altertumskunde 9 (1904), pp. 183–94, at pp. 190–91. .