В. Сиповский - Родная старина Книга 4 Отечественная история XVII столетия

Из этого беглого, далеко не полного перечня произведений народной и книжной словесности уже видно, что народ, несмотря на все помехи к умственному и нравственному развитию, нуждался в духовной пище и по-своему удовлетворял этой нужде; видно, что были на Руси и люди, которые хотели познакомиться с наукой. Беда была только в том, что некому было учить.

Известно, что сына Ордина-Нащокина обучал польский шляхтич. Такой же учитель был у детей Матвеева; но обыкновенно даже у именитых бояр обучение не шло дальше простой грамотности, то есть умения читать и писать, и учить детей призывали священников, дьяков или церковных причетников. В Москве учительством занимались и подьячие. Учителем царевича Федора Алексеевича был подьячий посольского приказа; но начальным обучением царевича грамоте Алексей Михайлович не счел возможным ограничиться, и вызван был наставник иного рода, именно известный Симеон Полоцкий.

Обучиться грамоте в старину было не совсем-то легко. Никаких приспособлений и приемов, которые в наше время облегчают это дело, тогда не знали. Буквари и книги, по которым начинали учить, были сухи и незанимательны для ребенка, притом розга считалась необходимой принадлежностью учителя, который действовал преимущественно страхом. Даже на заглавных листках букварей иногда изображался учитель, наказывающий ученика. Эти картинки предназначались, конечно, для того, чтобы загодя наполнить сердце начинающего учиться страхом. В букварях иногда помещались похвалы розге в стихах, например: «Розга ум острит, память возбуждает и волю злую в благу прелагает, учит Господу Богу ся молити и рано в церковь на службу ходити…» «Розга хоть нема, да придаст ума», — говорили учителя.

Обучали читать, писать, да еще церковному пению. Этим ученье и ограничивалось. Любознательный человек сам уже читал разные книги, доступные ему, церковные и поучительные, — таким образом являлась у него начитанность, или книжность. В конце XVII века в число читаемых книг вошли несколько сочинений географического и исторического содержания да переводные средневековые повести; стало быть, круг начитанности несколько расширился. Конечно, чтением книг приобретались более или менее отрывочные сведения, но не образование в том смысле, как мы теперь его понимаем.

Как низко стояло умственное образование, так же невысоки были и искусства. Хотя порой выказывалось много вкуса и своеобразия в деревянных постройках да в церковном зодчестве, но что касалось самого строительного искусства (то есть технической стороны), то оно более всего было в руках иноземцев и совсем немногих русских, которые выучились у первых внаглядку, по навыку. Иконопись, которая давно уже водворилась на Руси и считалась благочестивым делом, не проявляла особенной жизни. Составлены были сборники образцов различных икон — «подлинники», где точно указывалось, как писать тот или другой образ, и отступать от образца считалось тяжким грехом. Церковные власти следили за тем, чтобы никаких отмен или отступлений от старинных византийских икон не было. Припомним, как сурово отнесся Никон к образам «фряжского письма». При таких условиях всякое творчество подавлялось и живопись мало чем отличалась от простого ремесла. Выдающимися иконописцами считались в Москве инок Троицкой лавры Андрей Рублев (XV столетие) и Симон Ушаков (XVII столетие).

Хотя уже со времен Ивана III при дворе русских государей постоянно находились разные художники-иностранцы — чеканщики, литейщики, золотых дел мастера, которые даже обязывались иногда обучать русских своему делу, но последние очень редко доходили до настоящего искусства. Иностранцы, вероятно, намеренно не старались обучить их как следует своему мастерству, чтобы те не отбили у них заработка. Резное дело и женские рукоделия — вышивание золотом, унизыванье жемчугом и прочим — обнаруживали нередко много вкуса у наших предков.

Многие непривлекательные черты русских людей в старину являлись прямым следствием низкого уровня образования. Иностранцы, посещавшие Россию, отдавая должную справедливость хорошим свойствам русского человека: добродушию, необычайному гостеприимству, хлебосольству и природному уму, в то же время указывают и на дурные свойства: тщеславие, суеверие, узость взглядов, грубость в обращении.

Русские люди, особенно сановники, в обращении с иностранцами по большей части старались показать, что себя считают во всех отношениях выше их; что благочестивому русскому человеку непристойно учиться у иноземцев, которые, по народному поверью, были пропитаны нечистой силой.

По свидетельству Олеария, в Москве многие считали его волшебником за астрономические знания, а когда один из русских сановников увидел у него в камере-обскуре изображение людей и лошадей в обратном виде, то есть вверх ногами, то перекрестился и сказал: «Это чародейство!» Был и такой случай с одним голландцем, придворным цирюльником. Раз он играл на лютне; стрельцы, бывшие на страже, пришли на звук музыки и заглянули в дверь — и тотчас в ужасе разбежались: они увидели на стене человеческий скелет, и почудилось им, что он двигался. Слух об этом дошел до царя и патриарха, и назначены были нарочные — наблюдать за цирюльником. Они не только подтвердили показание стрельцов, но еще уверяли, что сами видели, как мертвец плясал на стене под музыку. По словам Олеария, по этому показанию было решено, что цирюльник — колдун и его следует сжечь вместе с костями его мертвеца. К счастью, один иностранец объяснил, что за границей у каждого хорошего врача есть скелет, по которому он соображает, как делать операции, а качался он у цирюльника потому, что в открытое окно дул ветер. Хотя после этого объяснения злосчастный голландец избавился от страшной казни, ему велено было немедленно выехать из России, а скелет выволокли за Москва-реку и сожгли.

Верование в колдовство и чародейство было сильно распространено на Руси. Упоминаются волхвы, чародеи, чаровницы, зелейщицы, обаянники, кудесники, сновидцы, звездочеты, облакопрогонники, ведуны, ведуньи и прочие. Одни из них были заклинателями змей и хищного зверя (обаянники); другие совершали разные заклинания, творили чудодейственные обряды и предвещали будущее (кудесники); третьи на основании снов предсказывали будущее, толковали сны другим, приходившим к ним; четвертые нагоняли или прогоняли облака — в их руках были дождь и вёдро. Ведунами и ведуньями назывались ведавшие тайные силы, чтобы управлять обстоятельствами жизни. Всем этим ведовством занимались и мужчины, но преимущественно старые женщины. Верили в различные наговоры, заговоры, нашептывания. Думали, что посредством их можно напустить на человека порчу, приворожить его. Верили, что можно наслать беду на человека по ветру: колдун бросал по ветру пыль и при этом приговаривал, чтобы ее понесло на такого-то человека, чтобы его корчило, сушило, раздувало и прочее. И все это по слову колдуна, как думал народ, непременно сбывалось. Наговаривали на след: из-под ноги человека, на которого хотели напустить лихо, брали след и сжигали в печи. Всему этому верили не только простолюдины, но и бояре. Когда присягали на верноподданство царю, то клялись «ведовством по ветру никакого лиха не насылати и на следу не вынимати». Сильно было распространено верование в чудодейственную силу некоторых трав и корешков, в разные приметы. Трудно было бы и перебрать здесь множество суеверий и поверий, которыми была опутана жизнь наших предков. Во многих суевериях коренятся древние языческие верования; некоторые заклинания и заговоры, вероятно, не что иное, как древние языческие молитвы. Хотя русское духовенство издавна сильно вооружалось против всяких волхвов и ведунов, а правительство преследовало их, но зло не уменьшалось. Сами преследователи верили в возможность волшебства, только приписывали его дьявольской силе.