В. Сиповский - Родная старина Книга 4 Отечественная история XVII столетия

К зимним удовольствиям относились беганье на коньках по льду, очень любимое русскими, и катанье на салазках с гор. В длинные зимние вечера тешили бояр и богатых людей домашние песельники; бахари (рассказчики) рассказывали сказки и прибаутки. Были в богатых домах и свои дураки и дуры, шуты и шутихи, которые своими пустыми и нередко грубыми шутками и выходками веселили невзыскательных на этот счет наших предков.

В конце XVII века в большом ходу в России были игры, имевшие корыстное значение: зернь, шахматы, тавлеи (шашки) и карты. Зернью назывались небольшие косточки с белой и черной стороной. Их бросали, и выигрыш зависел от того, какой стороной ложилась кость. Эта игра и карты сурово преследовались, но они распространялись все сильнее и сильнее, особенно игра в зернь. Играли, обыкновенно тайком, в корчмах и кабаках, разные гуляки и лентяи. Тут же в этих притонах курили и табак, что было, как известно, очень строго запрещено. Были между русскими уже тогда такие страстные любители табака, что готовы были платить за него вдвое-втрое против настоящей цены; иные готовы были отдать за него свои последние деньги.

Табак курился обыкновенно сквозь коровий рог, который наполнялся водой, а в него вставлялась трубка с табаком, так что дым проходил через воду. Курильщики большей частью затягивались так усердно, что в два или три приема выкуривали большую трубку. Обыкновенно несколько любителей собирались «попить заповедного зелья», как выражались в старину, и приговаривали: «Нет ничего на свете лучше табаку — он мозг прочищает». Благочестивые же люди, напротив, предостерегали от бесовского и богоненавистного табаку и утверждали, что у курящего «тая смердящая воня изгубит весь мозг и начнет пребывать во главе его, и не только во главе, но и во всех костях его». Происхождение табака, как объясняется в одной легенде, нечистое: бес достал табачные семена из самой глубины ада и посеял на могиле грешницы. Отсюда табак и распространился по земле, и бес одуряет им людей.

Женщины и девицы из простонародья тешились летом песнями, водили хороводы, плясали — подобно тому как это делается и до сих пор в деревнях. У людей знатных пляска считалась неприличным, не господским делом, но боярыни и боярышни по праздникам заставляли петь и плясать своих служанок. Церковь особенно сильно восставала именно против женских плясок, даже и смотреть на них считалось грехом.

Любимой забавой женщин и девиц, знатных и простолюдинок, были качели и доски. Простолюдинки в посадах и деревнях качались на улицах, на открытых местах, а в зажиточных и боярских домах качели были необходимой принадлежностью сада или двора, то есть той части его, которая прилегала к женской половине жилья.

Самой благородной потехой у царей и бояр, как известно, считалась охота, особенно соколиная, хотя и она порицалась церковью.

Русский народ, разбросавшись мелкими поселками на далеком севере, лишенный общения с Западной Европой, несмотря на свои большие дарования, сильно отстал от западных народов в знаниях, в просвещении. Он совершил великое дело — взрастил огромное, сильное государство с могучим властителем во главе, сберег в своей набожности православную веру. Самодержавие дало возможность русскому народу справиться с восточными врагами; православие спасло его в Смутную пору. Но и этим двум силам начинала грозить опасность: невежество все более и более глушит православие, приводит церковь к расколу; то же невежество уже начинает подрывать и высшую власть: нет образованных государственных деятелей, нет дальновидных советников и сколько-нибудь просвещенных и честных исполнителей, нет граждан, способных заботиться об общих выгодах, а не только о себе, и государь при всем своем могуществе и добром желании не в силах был избавить государство от страшных внутренних потрясений. Чтобы помочь беде, надо учиться. Но где? Византия уже вконец заглохла. Неужели пойти за наукой на латинский еретический Запад? Сильно против этого стоят многие ревнители древнего благочестия; все беды они приписывают тому, что порушена святая старина, что заводятся богомерзкие новшества. Одно знание имеет цену в их глазах — знание божественных книг. Но уже давно западноевропейская пушка громогласно возвестила русским, что есть и человеческие знания, которыми пренебрегать опасно, — показала, что менять в бою своих десять голов на одну неприятельскую очень тяжело.

Под Москвой уже выросла целая слобода западных «хитрых мастеров». Чаще и чаще встречаются и русские люди, которые начинают жить по-европейски, увлекаются даже наукой. Еще в XVI столетии русский царь пытается пробить прямой путь на запад, к Балтийскому морю. После Смутной поры русские совсем отрезаны от него, и шведский король с великой радостью объявляет об этом на сейме. Исконным врагам Москвы — шведам и полякам — было очень важно, чтобы невежество, внутренние смуты и отсталость, особенно в ратном деле, продержались подольше в Московском государстве; при этих условиях враги не теряют надежды еще справиться с ним, расхитить его владения, как это отчасти и удалось им в Смутную пору. Для Московского государства, стало быть, является вопросом жизни сближение с Западом. Очистить туда дорогу прямоезжую, вдоль которой залегла вражья сила, и обновить русскую жизнь европейскими знаниями — вот первая задача, которую ясно и определенно выставила наша старина будущим государственным деятелям. Наряду с этой задачей и в тесной связи с ней выдвигалась, хотя и не так ясно, другая великая задача — поднять слишком приниженную в России личность на степень гражданина, могущего сознательно относиться к своим обязанностям, повиноваться закону не только страха ради, но и по совести, способного заботиться и о себе, и о своих согражданах. Наша старина, в силу государственных нужд и обстоятельств закабалившая работника, прикрепившая крестьянина к земле, представляла и противоположные явления: Делались попытки завести нечто вроде земского самоуправления. Горячий ревнитель старины, известный составитель «Домостроя», отпускает своих холопов на волю. Наконец, многие благочестивые русские люди перед смертью, заботясь о спасении души своей, давали свободу некоторым из рабов своих, словно чувствовали, что по смыслу христианского учения о смирении и любви к ближнему порабощение людей — тяжкий грех.