В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Опека над ребенком-государем и управление великим княжеством должны были попасть в руки великой княгини Елены. Михаил Глинский становился самым близким и главным советником ее.

Опасения Василия оправдались: только что совершились похороны его, а Елене доносили уже, что некоторые бояре замышляют крамолу, — хотят посадить на престол Юрия Ивановича. По приказу великой княгини он был немедленно схвачен и заключен.

Недолго и Глинский господствовал при дворе. Кроме него было еще одно лицо, близкое великой княгине: это был любимец ее, князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский. Глинский и Оболенский никак не могли ужиться друг с другом. Елене пришлось одним из них пожертвовать — и Глинский, обвиненный в честолюбивых замыслах, был схвачен и посажен в ту же палату, где он сидел раньше. В заключении он и умер.

Господство Оболенского многим было совсем не по душе. Между боярами шло сильное волнение. Несколько их бежало в Литву. Другие за то, что содействовали им, попали в заключение. И второй дядя маленького Ивана, Андрей Иванович, князь Старицкий, попал в беду. На него доносили, что он собирается бежать в Литву. Он, чуя грозу, думал было силою обороняться, но поддался увещаниям князя Оболенского и обещаниям, что ему никакого зла не причинят, приехал в Москву, чтобы оправдаться от обвинений; здесь по приказу Елены он был заключен.

Московским смутам рад был польский король Сигизмунд — думал, пользуясь неурядицами на Руси, вернуть снова земли, отнятые у Литвы при Иоанне III и Василии III. В 1534 году началась война; шла она с переменным счастьем; но никакой выгоды Польше не принесла — Смоленск остался за Москвой. Долго польские послы торговались с русскими — надеялись хоть что-нибудь выгадать, но ничего не могли добиться; пришлось заключить перемирие в 1537 году на прежних условиях. В Москве рады были этому перемирию: в это время приходилось подумать о Казани. Здесь шла постоянно внутренняя борьба: составился заговор, и хан казанский Еналей, подручник московский, был убит. Ханом провозглашен Сафа-Гирей, крымский царевич. Он начал нападать на русские владения, его поддерживал и крымский хан.

Надо было улаживать эти дела; но в апреле 1538 года неожиданно скончалась правительница. (Есть известие, что она была отравлена.) Великому князю было всего 8 лет. Началось боярское правление.

Из московских вельмож в это время сильнее других были два боярских рода: князья Шуйские (потомки Рюрика) и князья Вельские (потомки Гедимина). Сначала власть попала в руки Шуйским; один из них, Василий Васильевич, отличившийся обороной Смоленска, особенно выделялся своими качествами: это был человек способный, решительный, но крайне жестокий. Он и стал во главе Боярской думы.

После смерти Елены Телепнев-Оболенский растерялся, не знал, что и делать, чуял беду над собой. Прошло семь дней, как не стало правительницы. Раз, когда Оболенский находился в комнате великого князя со своей сестрой, бывшей мамкою Ивана, пришли воины и именем старшего боярина и думы схватили Оболенского и его сестру. Маленький Иван горько плакал и умолял, чтобы не трогали его мамки и брата ее. На его просьбы не обратили никакого внимания; Оболенского и сестру его заключили в темницу, где он скоро и умер; говорят, его заморили голодом…

Скоро после того Василий Васильевич Шуйский умер, и власть попала в руки его брата Ивана. Он и родичи его распоряжались самовластно и нечестно, заключали в темницы и казнили без суда, по своему усмотрению, расхищали казну, сурово и даже дерзко обходились с маленьким государем. Понятно, что врагов у них было много. Сам митрополит помог взять верх над ними князю Ивану Вельскому, который и стал во главе правления. При нем стало легче; он старался, насколько мог, загладить то зло, какое натворили Шуйские: многие незаконные налоги уничтожил, без вины попавших в темницы выпустил. В это время грозила беда русским владениям от хищных крымских татар; Вельский успел вовремя собрать войско и помешать нападению. К сожалению, власть его продолжалась недолго.

Иван Шуйский, которого добродушный Вельский оставил на свободе, устроил тайный заговор против правителя. Собрали вооруженную шайку человек в 300. Ночью со 2 на 3 января 1542 года Иван Шуйский тайно прибыл в Москву из Владимира, куда он был послан воеводою. В эту же ночь Вельский был схвачен на своем дворе и на другой день отвезен в заточение на Белоозеро; но этого было еще мало Шуйскому: несколько месяцев спустя Вельского умертвили в тюрьме. Главные советники и сторонники его были тоже схвачены. (Одного из них, князя Петра Щенятева, захватили в покоях у великого князя); в числе их пострадал и митрополит Иоасаф. Его разбудили заговорщики камнями, которые стали швырять к нему в келью. Он кинулся во дворец, заговорщики — за ним, ворвались с шумом даже в спальню великого князя… Митрополит уехал на Троицкое подворье. Злоумышленники настигли его здесь и с ругательствами кинулись на него… Только троицкий игумен именем святого Сергия с одним из бояр удержали их от убийства. Иоасафа послали в Кирилло-Белозерский монастырь. Митрополитом в Москве был поставлен новгородский владыка Макарий.

После Ивана Шуйского властвовали его родичи. Главный из них Андрей Михайлович правил так же самовластно, как и он, творил все, что хотел. После смерти Вельского у Шуйских не было соперников. Подраставшего великого князя они ни во что не ставили. Был у него любимец Федор Семенович Воронцов. Шуйским он казался опасным, и они решили отделаться от него. 9 сентября 1543 года был совет в столовой избе у государя. Шуйские и их сторонники придрались за что-то к Воронцову, кинулись на него, били по щекам, оборвали на нем платье, хотели его убить; только мольбы великого князя да митрополита спасли княжеского любимца от смерти; но его все-таки сослали.

Брань, побои, грубое насилие, дикая расправа, убийство — вот что совершалось пред глазами ребенка — великого князя. Восьми лет остался он без нежного материнского призора. Была у него любимая няня — Аграфена Оболенская; ее заботы и ласки могли бы хоть сколько-нибудь заменить материнские, но ее вырывают из объятий ребенка, засылают в далекий монастырь. Привязался всей душой Иван к молодому Воронцову, и вот этот Воронцов на его глазах схвачен, оскорблен, избит, а затем сослан из Москвы. Ни слезы Ивана, ни мольбы его не действуют. Очевидно, вокруг него люди чужие, даже его враги: они всячески оскорбляют его. Чуткий, впечатлительный, он глубоко таил чувства мести и злобы, которые рано, вероятно, зашевелились в его сердце. Детские потехи его были уже недобрые, зловещие: любил он смотреть на мучения домашних животных, сам мучил их, кидал с высоты терема… Его не только не удерживали от этого, но потакали ему. Он пошел дальше. Пятнадцати лет от роду он с ватагой своих сверстников, верхом на коне, носился по улицам Москвы и потехи ради пускал своего коня на народ, забавляясь ужасом разбегавшихся во все стороны людей и стонами ушибленных…