Николай Лузан - Сталин. Операция «Ринг»

После сорока минут беседы с ним, больше походившей на допрос, Рейхер, Лемке и Ланге чувствовали себя как выжатый лимон. Представленные ими материалы на группу наиболее перспективных курсантов, а также их ответы не удовлетворили Курмиса. Это читалось по его мрачному лицу и холодному тону. Рейхер, чтобы как-то оправдаться, подсунул ему Положение «Об основных критериях при отборе кадров для выполнения специальных задач», разработанное VI управлением РСХА, и пояснил:

– Господин штурмбанфюрер, если следовать пунктам положения, то весь набор курсантов надо либо расстрелять, либо отправить в сумасшедший дом.

Курмис смерил его суровым взглядом и отрезал:

– Рейхер, не ищите себе оправданий. В это трудное для рейха время мы все, сцепив зубы, обязаны мужественно выполнять возложенные на нас задачи.

– Я готов, господин штурмбанфюрер! Но с кем? Никто из этих скотов, что сейчас занимаются на полигоне, не соответствует ни одному из критериев Положения, – горячился Рейхер и, пошелестев страницами, зачитал: – Вот, пожалуйста, пункт 7, он гласит: «…Косоглазие, разноцветие и прочие деформации глаз – это зеркало души, и они говорят о том, что кандидат двоедушен, лжив, а его душа принадлежит дьяволу. В Средние века по одним только этим признакам сжигали на кострах».

– Господин штурмбанфюрер, а если обратиться к пункту 11 Положения, то в нем сказано буквально следующее: «…Рыжие – это знак сатаны, косоглазые – выродки ведьмы», – присоединился к нему Лемке.

– Русский царь Петр I даже издал указ, запрещающий брать рыжих на государственную службу и давать им свидетельские показания в судах, – поддакнул Ланге, продемонстрировав знание противника.

– А родимые пятна?! – вспомнил Лемке. – В Положении прямо говорится: «…Если на теле кандидата имеются родимые пятна размером больше сливы, темно-желтого или бурого цвета и покрытые пухом, то это дебилы».

– И таких дебилов среди курсантов большинство! – с ожесточением произнес Рейхер.

– Что-о?! Ты что несешь, капитан?! – вскипел Курмис. Его охватило жгучее желание треснуть кулаком по скошенному подбородку, низкому лбу Рейхера, плюнуть в его маленькие, прячущиеся за далеко выступающими скулами медвежьи глазки, и он взорвался: – Бездельники! Вы еще скажите, что мы специально комплектуем вашу школу дегенератами! Вместо того чтобы работать, вы ищете себе оправдание!

Здесь уже не выдержал Рейхер. Два с лишним года, проведенные им на передовой, десятки лично подготовленных и осуществленных забросок агентов в советский тыл – это чего-то, да стоило. Отбросив в сторону субординацию, он потряс над столом пакетом, и из него посыпались фотографии курсантов. С них на Курмиса смотрели бритые физиономии со скошенными подбородками, маленькими, близко посаженными глазами, низкими лбами, оттопыренными ушами. Тыча в них пальцем, Рейхер сорвался на крик:

– Вот этот мусор! Вот это человеческое дерьмо я получаю из фильтрационных пунктов! Одни кретины и идиоты! И я должен сделать из них суперагентов?! Да вы только посмотрите на эти рожи!

– Господин штурмбанфюрер, из пункта 6 Положения следует, что скошенные подбородки, маленькие, близко посаженные глаза, низкие лбы, оттопыренные уши – это свидетельство того… – снова подал голос Лемке.

– Молчать! – рявкнул Курмис и так посмотрел на него, что тот, казалось, стал меньше ростом.

«Какие к черту родимые пятна? Какие рыжие? Господи, с какими же кретинами я работаю! Что мне докладывать Шелленбергу?» – терзался Курмис.

Отшвырнул Положение, он вскочил из кресла. Вслед за ним подскочили Рейхер, Лемке, Ланге и застыли свечками. Курмис ожег их испепеляющим взглядом, ничего не сказал, описал круг по кабинету и застыл у окна.

В морозной дымке учебный полигон разведывательно-диверсионной школы напоминал человеческий муравейник. Перед Курмисом находился личный состав всех учебных отделений, а точнее то, что от них осталось после последней фильтрации. Несколько десятков фигур в серых, мышиного цвета мундирах, подобно червякам извивались и болтались на перекладинах, карабкались по пожарным лестницам и раскачивались на канатах. На дальнем плане вторая группа рысью носилась по гимнастическим бревнам и с дикими воплями штурмовала макет развалин. Третья – самая малочисленная – группа сгрудилась вокруг инструктора и, повторяя его движения, метала ножи в уродливо нарисованных на деревянных щитах красноармейцев. В эту, казавшуюся Курмису мышиной возней, суету на учебном полигоне вплетался раскатистый треск автоматных очередей, доносившийся со стороны стрельбища. Будущие диверсанты, террористы и шпионы, набранные из числа военнопленных и коллаборационистов, это было все, на что он мог рассчитывать, чтобы выполнить приказ начальника VI управления РСХА бригадефюрера СС Вальтера Шелленберга.

Болезненная гримаса исказила лицо Курмиса. Он с ненавистью и презрением смотрел на снующих по двору курсантов. Их неумелые, угловатые и оттого еще больше резавшие его глаз – глаз профессионала – движения походили на выступления дешевого деревенского балагана. Для Курмиса все они – русские, украинцы, грузины, армяне, кавказцы – выглядели на одно лицо – лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За годы работы на Восточном фронте он мог по пальцам перечесть те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное. В последние месяцы подходящие экземпляры настоящих агентов-диверсантов, агентов-боевиков становились исключением.

Отрывистая команда дежурного, ответственного за занятия, смела курсантов с перекладин, канатов и гимнастических бревен. Ножи перестали барабанить по деревянным щитам. Прекратилась пальба на стрельбище. Галдящая толпа сбилась в три кучки и, подчиняясь командам инструкторов, строилась в неровные шеренги.

Курмис не мог без зубовного скрежета смотреть на то, что происходило на полигоне, вернулся к столу, тяжело опустился в кресло и тоскливым взглядом прошелся по лицам Рейхера, Лемке и Ланге. На них читалась тупая готовность исполнить любой его приказ, но это служило слабым утешением. Для выполнения особого задания Шелленберга требовались не они, а курсанты. Из той дюжины досье, что представил Рейхер, с большой натяжкой годились только трое. Но среди них Курмис не нашел того, кто бы был в состоянии успешно реализовать хитроумный, полный смертельного риска – как для Курмиса, так и для самого Шелленберга – план «Зеро».

Пробежавшись тяжелым взглядом по Рейхеру, Лемке и Ланге, Курмис кивнул на стулья. Они заняли свои места и преданными глазами уставились на него. Отложив в отдельную стопку досье на троих курсантов, Курмис сменил гнев на милость. В сложившейся ситуации ему ничего другого не оставалось, как только полагаться на тех, кто есть, и в первую очередь на Рейхера. Он избрал примирительный тон и объявил: