Георгий Березко - Ночь полководца

- Вот, приехала... - сказала Маша.

- А я... я не знал...

Горбунов закрыл на секунду глаза и вновь поднял веки. Он видел Машу, ее овальное личико, полный, небольшой рот, утиный носик, видел глаза, излучавшиеся на него, - они показались Горбунову ярче и больше, так как Маша похудела. Он видел ее со всеми достоинствами, какими наделила девушку его пристрастная память о ней, со всем тем, что, быть может, осталось неизвестным для других. Поэтому Маша казалась ему более прекрасной, чем позволяло его обессилевшее сердце.

- Как это... я не знал? - повторил Горбунов, бессмысленно двигая руками по одеялу.

- Тише... Вам нельзя, - сказала Маша.

Но словно кто-то шепнул в ее душу "можно", отвечая тому, что слышалось в голосе Горбунова, было написано на его красном от жара лице.

- Давно... приехали? - спросил старший лейтенант.

- Три дня уже... - ответила Маша, порозовев от непонятной неловкости.

- Поправились... значит?

- Отлежалась, - сказала девушка.

Горбунов громко всхлипнул и поморщился. Он чувствовал себя растроганным до такой степени, что это было похоже на страдание.

- Отлежалась... - прошептал Горбунов.

"Он плачет", - подумала Маша, пораженная силой чувства, обращенного на нее. Взволновавшись, она опустила лицо.

- Маша! - тихо позвал Горбунов.

- Что вам? - спросила она так же шепотом, снова сев на пол.

- Дайте руку, - попросил он.

- Зачем? - сказала Маша.

Она пододвинулась и протянула руку ребром, как для пожатия. Горбунов взял ее пальцы, и они сложились податливым кулачком в его ладони.

- А я... не знал, что вы здесь... - опять повторил он, словно это и было самым важным.

- Да, - сказала девушка.

- А вы уже... третий день... здесь...

Горбунов не говорил ей о счастье, которое испытывал, - не потому, что робел или стыдился... Но счастье его было таким полным, что казалось естественно разумеющимся.

- Я так и думал... что вы приедете, - продолжал Горбунов.

Он моргнул, стряхнув с ресниц слезу, покатившуюся по огненной щеке.

- Думали, - сказала девушка.

- Я ждал вас...

- Да, - прошептала Маша.

Лицо ее опять посуровело; на-виске возле самой косынки заметно проступила под кожей синеватая жилка, как от физического напряжения.

"Что это со мной? - удивлялась Маша. - Почему я так волнуюсь?.."

Она внимательно посмотрела на старшего лейтенанта и как будто не узнала его. На Горбунове была чистая, почти не смятая сорочка, из-под отложного воротника которой виднелся узкий треугольник розовой шеи. И Маша почувствовала в этом что-то домашнее, доверчивое, юношеское.

- Я... я так ждал вас... - повторил старший лейтенант.

- Да, - сказала девушка.

"Скверная я... ой, скверная!" - подумала она, упрекая себя в недавнем покое сердца, представлявшемся ей теперь таким эгоистическим.

За дверью раздались голоса, потом кто-то пробежал по коридору, - Маша ничего не слышала. Она ощущала на руке горячую ладонь Горбунова; ей было смутно и немного страшно... Прошла минута, не больше, и как будто не стало комнаты, где она сидела, расширившейся до невидимых пределов. Желтый кружок света от лампы быстро расплылся, замерцал стакан воды на столе, шприц загорелся, как звезда, в облаке ваты. Сияние, наполнявшее воздух, становилось все ярче, и бесчисленные теплые лучи протянулись к девушке, растопляя ее нежность. "Я пропала, - мелькнуло в голове Маши. - Пропала навсегда", - подумала она с радостью и облегчением от невозможности что-либо изменить.

- Вы сердитесь? - словно издалека прозвучал голос Горбунова.

- Что? - не поняла она.

- Сердитесь на меня?

- Нет, - сказала Маша.

"Что он говорит?" - удивилась она и нахмурилась.

- Я вижу, что сердитесь, - сказал Горбунов.

Маша покачала головой и рассеянно улыбнулась... Потом тихонько освободила свои пальцы...

Внезапно Горбунов почувствовал резкую боль. Он замолчал, прислушиваясь, но не смог сразу определить, где именно она родилась. Что-то, пока неизвестное, происходило в его теле, уже как будто не принадлежавшем ему. И сознание полной зависимости от того, что помимо его воли сейчас совершалось в нем, встревожило Горбунова. Он посмотрел на свои руки, еще раз удостоверившись таким образом в их существовании. Затем пошевелил ступнями и, хотя боль усилилась от движения, испытал ни с чем не сравнимое ощущение: ноги его были целы.

- Вот... придется поваляться... немного, - проговорил Горбунов: он хотел узнать, куда и как его ранило, но не решался спросить об этом.

- Ничего, - сказала Маша, - ничего опасного.

Замечание Горбунова вернуло ее к действительности, но теперь она не сомневалась в том, что все обойдется благополучно. Как и многие очень молодые люди, Маша, вопреки очевидности, не могла поверить в бессмысленность несчастья. Оно казалось невозможным просто потому, что было бы сейчас несправедливым.

- Нас сразу... не возьмешь, - сказал старший лейтенант, глядя на девушку испытующими глазами.

- Это точно, - ласково подтвердила она и встала на колени, чтобы поправить подушку.

- Придется... недельку-другую полежать, - проговорил Горбунов.

Лицо Маши, склоненное над ним, было совсем близко, но глаза ее смотрели мимо.

- Может, и больше, - сказала девушка, - там видно будет...

- Ну, месяц... - Горбунов ловил взглядом выражение глаз Маши, возившейся теперь со сползшим на сторону одеялом.

- Трудно сказать... Может, побольше месяца, - ответила она.

- Побольше не годится, - проговорил старший лейтенант.

Он осторожно сунул руку под одеяло и нащупал на груди край повязки.

- Вот вы какой, - нараспев сказала Маша. - Обратно торопитесь... - Она с признательностью посмотрела на Горбунова.

"Сюда, значит... - содрогаясь, подумал он. - Плохо... Сейчас упаду..." - припомнилась Горбунову его последняя мысль в бою.

И заключительная картина атаки - голубое, словно эмалевое, пространство, залитое водой, бойцы в мокрых, сверкающих касках, белый огонь немецких пулеметов - как будто осветилась в его памяти.

- Маша... Не слышали... как мой батальон? - спросил он обеспокоенно.

- Не слышала... В порядке, наверно, - заметила девушка.

- Нет, - сказал Горбунов.

- Как нет?

Старший лейтенант отрицательно качнул головой. Он вспомнил уже все: солдат, залегших в грязи, и свою напрасную попытку поднять их...

"Вот все и кончилось..." - подумал Горбунов, адресуясь мысленно к тем, кто послал его в ату атаку.

Он ощутил вдруг странное удовлетворение, как будто несчастье, постигшее лично его, было чем-то закономерным. Но оно естественно, казалось, увенчивало его недавние бесплодные усилия. Самая рана его становилась как бы упреком, который он не мог высказать, пока был в строю.

- Перевязали меня? - спросил он.

- Перевязали... Теперь только лежать... Командую здесь я, - пошутила Маша.

- Слушаю, - сказал Горбунов и раздвинул губы, силясь улыбнуться, боль, охватившая его грудь и левое плечо, все время усиливалась.