Георгий Березко - Ночь полководца

Лучше в Во-олге мне быть

У-утопленно-ому...

протяжно выводил сержант печальную жалобу молодого гребца, потерявшего свою возлюбленную. И Николай закрыл на минуту глаза - так сильна была охватившая его помимо воли грусть о самом себе... Как будто все беды, постигшие его, все страхи, вся тоска недавних дней нашли, наконец, свое выражение. И даже одиночество Николая изливалось в этой безутешной исповеди:

...Чем на свете мне жи-ить

Ра-азлуче-о-о-нному...

Так кончалась песня. Сержант увел ее очень высоко, и на утончившемся звуке она отлетела. Николай поднял голову, - дверь, напротив которой он сидел, отворилась, и на стекле блеснуло оранжевое отражение пламени. Из класса вышла девушка, остановилась, провела рукой по щеке. Овальное лицо ее с утиным носиком, освещенное снизу, порозовело, и от ресниц протянулись к бровям стрельчатые тени. Николай поспешно поднялся, держась рукой за стену. Это появление было похоже на чудо, сотворенное песней, только что отзвучавшей.

- Здравствуйте! - закричал он, шагнув навстречу видению в белом халате. - Вы здесь?!

- А-а... - протянула Маша. - И ты тут? - Она недовольно смотрела на него.

- И я, - ответил Николай радостно.

- Тебя куда ранило? - быстро спросила Маша.

- Да вот... - начал он и замялся, так как снова должен был говорить о своей злополучной ноге.

- Ладно... Потом подойду к тебе, - сказала Маша и пошла, почти побежала по коридору.

Николай с просветлевшим лицом смотрел вслед. Он был так взволнован встречей, что не заметил ни нетерпения девушки, ни ее суровости.

- Знакомую нашел? - спросил сержант, смеясь темными глазами.

- Да... Такой случай... - счастливо ответил Николай.

- Понятно, - сказал сержант, и юноша с удовольствием услышал в его голосе намек на отношения более тесные, нежели простое знакомство.

Так почти, казалось Николаю, оно и было, хотя он мало вспоминал Машу последнее время. Но он предоставил уже девушке столь значительную роль в своем будущем, что теперь почувствовал в ней действительно близкого человека. Лишь вспоминая о несчастье со своей ногой, он несколько огорчался, не зная, как отнесется к случившемуся Маша.

Она скоро вернулась, но не одна, а с врачом - молодым, плотным, широкогрудым, в запятнанном кровью халате, в белой шапочке. Оба торопились, и девушка даже не посмотрела на Николая, проходя в класс.

Удивившись, он заглянул туда через дверь, Маша и доктор стояли в дальнем углу комнаты, заставленной носилками, на которых покоились раненые. Хирург что-то говорил, затем присел на корточки, и девушка наклонилась над ним. Вдруг она закрыла рот рукой, будто удерживая крик. В палате было светло, и Николай только теперь заметил, как бледна Маша. Он вытягивал шею, чтобы разглядеть человека, лежавшего в углу, но это ему не удалось. Врач, выпрямившись, достал папиросу и, разминая ее в пальцах, пошел к выходу. Николай отпрянул от двери, она распахнулась, и хирург, обернувшись назад, громко сказал:

- Приготовьте его... быстро!

Он направился с папиросой к печке, и кто-то подал ему на щепке уголек.

- Самая страда у вас теперь, товарищ военврач, - любезно проговорил рябой сержант.

- М-гу, - промычал хирург, прикуривая.

Маша опять выбежала из класса и вновь через минуту появилась в сопровождении другой сестры - полной, белокурой девушки. Уланов подался было к Маше, чтобы заговорить, но она не задержалась. Только спутница ее, недоумевая, посмотрела; на Николая... Вскоре его самого повели к врачу, и он не видел, как выносили из палаты раненого...

С каждым часом в медсанбате становилось все больше людей... Ливни размыли дороги, и эвакуация раненых в тыл происходила очень медленно. Между тем с боевых участков прибывали новые санитарные обозы, подходили нестройные группы солдат. Когда Николай вернулся, его место у печки было занято, и, потоптавшись, он прислонился к стене.

- Ну, как у тебя? - спросил сержант.

- В госпиталь посылают, - хмуро ответил Николай, уклоняясь от подробностей. Хотя он и не ощущал теперь особенной боли, врач, подозревавший трещину в кости, направлял его дальше на исследование.

- Попутчиками будем, - сказал сержант.

Он был занят неожиданным делом: мастерил куклу из пучка соломы и обрывков марли. Девочки, все еще сидевшие у его ног, искоса следили за ее быстрым возникновением. У куклы было уже длинное узкое туловище, на котором сидела забинтованная голова; прямые руки человечка простирались в стороны.

- Да что у тебя такое? - спросил сержант.

- Нога вот... - ответил Николай сердито.

- Осколок, пуля? - поинтересовался светлоусый солдат.

- Нет, поскользнулся...

- Бывает... Перед наступлением обычно, - неопределенно сказал сержант.

Дрова в печке прогорели. Дымные тени густо бежали по тлеющим углям, и казалось - угли шевелятся, меняясь в оттенках. Легкие синие огоньки газа порхали над их живой, светящейся россыпью... Сержант, порывшись в печке, достал потухший уголек и нарисовал на марле глаза-точечки, нос и рот; подумав, добавил высокие изогнутые брови, от чего лицо куклы приняло удивленное выражение. Явившись в мир и увидев своего создателя, она как будто изумилась раз и навсегда.

- Как звать ее будем? - серьезно спросил сержант, вручая куклу младшей девочке.

Та обменялась с сестрой взглядом, полным снисхождения к странным забавам взрослых людей.

- Наташкой или Анютой?.. Тоже хорошее имя...

- Ну и что ж, - сказала старшая безразлично.

"Можно и Анютой, если вы хотите этого..." - было написало на ее лице. Подержав куклу в руках, видимо для того лишь, чтобы не обидеть доброго человека, девочка в ватнике посадила ее на пол.

Из глубины коридора приблизились носилки, за ними шла Маша. Опередив санитаров, она пробежала мимо Уланова, коснувшись его халатом, и открыла дверь в класс. Носилки свернули туда, и Николай узнал своего комбата. Голова Горбунова безвольно покачнулась на покосившейся подушке, и Николай вскрикнул, испугавшись, что раненый упадет... Почему-то сильнее всего Николая поразило то, что старший лейтенант оброс светлой бородой; нитка от бинта, зацепившись за волосы, лежала на его стиснутых губах... Маша пропустила носилки в класс, вошла сама, и дверь за нею захлопнулась.

- Когда нас отправят, не слыхал? - спросил у Николая боец с перевязанным лицом, и юноша недоуменно посмотрел на него, не поняв вопроса.

- Еще насидимся здесь, - проговорил сержант.

- Не дорога, а наказание, - хрипло сказала старшая девочка. - Ни проехать, ни пройти...

- Машины буксуют... - добавила вторая, подняв на сержанта голубые глаза.

Полная, рослая девушка показалась в дверях палаты, и сержант окликнул ее:

- Сестрица, помогли чего старшему лейтенанту?

Голикова тщательно притворила за собой двери.