Георгий Березко - Ночь полководца

- Выполняйте приказание! - сказал он, приподнявшись на локте; простыня, которой он был теперь накрыт, сползла с его широкой белой груди.

- Товарищ командующий, рана ваша внушает нам некоторое беспокойство, проговорил первый хирург. Квадратное лицо его с крутым подбородком выглядело таким разгоряченным, словно он только что долго бежал. - Во всяком случае, вы должны находиться под непрерывным наблюдением.

- Мы сегодня же вас эвакуируем... - начал командир медсанбата.

- Меня?! - закричал командующий, придерживая на груди сползающую простыню.

- Извините, - пробормотал Луконин, отшатнувшись и покраснев еще сильнее.

Генерал подумал, что, пока он здесь препирается, в его штабе растет волнение. Приближался критический, поворотный момент боя, и каждая минута была теперь дорога. Откинувшись на подушку, Рябинин помолчал, поджав бледные губы. Как и во всех случаях, когда обстоятельства были сильнее его, он испытывал гнев, словно от личной обиды.

- Выходит, я должен остаться здесь? - спросил Рябинин.

- Извините... - оказал врач.

- Хорошо, - неожиданно согласился Рябинин.

- Благодарю вас!.. - обрадовался Луконин. - Сейчас мы устроим вас в палате...

- Прикажи поставить там телефоны, - сказал командарм, - я переношу сюда свой КП.

Луконин оторопело поглядел на хирургов.

- Кликни, наконец, моего капитана, - приказал командарм.

- Слушаю! - выкрикнул врач и торопливо пошел к двери.

Никто не отважился больше спорить с генералом, и, когда Луконин вернулся, было решено поместить его в отдельном домике, во дворе школы. Раненых, находившихся там, Рябинин предложил перевести в главное здание в палату, ранее предназначавшуюся ему.

- Даю тебе полчаса на всю организацию, - напутствовал генерал Луконина.

Он распорядился также снестись со штабом, вызвать сюда, в медсанбат, начальника оперативного отдела, телефонистов и офицеров связи.

Пока оборудовали во флигеле новый КП армии, генерала пришлось положить в общей палате. "Пятый класс", - прочел Рябинин на остекленных дверях комнаты, куда его принесли. Лежа в узком проходе между двумя рядами носилок, он некоторое время осматривался. И бойцы, приподнимаясь на своих низких, тесно составленных ложах, также безмолвно глядели га командарма. В раскрытых дверях толпились те, кто ожидал эвакуации в коридоре.

- Здравствуйте, товарищи красноармейцы! - громко, приветливо проговорил Рябинин.

- Здравия желаем, - ответило несколько голосов.

Рябинин улыбался, находясь в том приподнятом состоянии, какое сопутствует смелым решениям. Мысль о том, что, вопреки обстоятельствам, он - и никто другой - начнет сражение, столь заботливо им подготовленное, радовало генерала. Но выжидающе, с каким-то неопределенным любопытством смотрели на него солдаты. Белели их перевязанные головы, руки, ноги, и поэтому особенно темными казались лица людей - грязновато-серые или синие, коричневые, землистые или багровые от жара.

- Поднимите меня... Дайте еще подушку, - попросил командарм молодого хирурга, оставшегося в палате. Он испытывал все же некоторое затруднение оттого, что не стоял, разговаривая с бойцами, а лежал среди них.

- Что, товарищи? Как вас приняли здесь? - спросил Рябинин, когда его усадили на носилках.

- Благодарим!.. Хорошо приняли, - ответили два-три человека.

- Накормили? Чаю дали?

- Так точно... Благодарим... - проговорил светлоусый большелобый солдат.

Он стоял в дверях, держа на весу забинтованную ногу, обхватив за шею рябого сержанта с нетрезвыми как будто глазами.

- Да ты садись, садись... - сказал генерал.

Кто-то из санитарок подал табурет, и солдат запрыгал к нему на одной ноге, поддерживаемый сержантом.

- Покорно благодарим, - повторил он, усаживаясь.

- Давай знакомиться, - сказал командующий. - Какой части? Как зовут?

Красноармеец снова попытался встать, но Рябинин замахал рукой.

- Рядовой Никитин, второй роты, первого батальона, двенадцатого полка, - выпрямившись на табурете, привычно доложил боец.

- Так это у вас Горбунов командиром? - вспомнил Рябинин.

- Так точно, товарищ генерал-лейтенант. Был покуда у нас...

- А... понимаю... - помолчав, сказал командующий.

Проследив за взглядами солдат, направленными в дальний угол, он увидел там на крайних носилках медно-красный, утонувший в подушке профиль молодого комбата. "И он здесь!.." - со странным, сложным чувством сострадания и досады подумал генерал, припоминая свою недавнюю, единственную встречу с Горбуновым.

- Помирает комбат, - громко сказал рябой сержант.

- Что с ним? Куда он ранен? - спросил Рябинин, повернувшись к врачу.

- Разрыв подключичной артерии... гематома... - тихо, как бы по секрету, заметил хирург.

- Жалко Горбунова, - искренне, с силой произнес генерал.

- Душевно жалко, - подтвердил Никитин.

Командарм снова посмотрел в сторону старшего лейтенанта. Профиль его с запавшим, закрытым глазом четко рисовался на свежей наволочке. Девушка, почти девочка, с очень бледным лицом сидела около Горбунова, прислонясь спиной к стене, пристально глядя на генерала.

- Как у вас дело было? - спросил он. - Давно вы из батальона?

- Одно название - батальон... Там и роты теперь не осталось, - сказал сержант.

- Наших тут целая рота наберется, - добавил Никитин.

Он приподнял свою раненую ногу и, поморщившись, перенес на другое место: видимо, он никак не мог найти для нее удобное положение.

"Так это все бойцы из батальона Горбунова", - подумал командарм. И то, что он очутился среди людей, направленных им в заведомо безрезультатный бой, вдруг обеспокоило его.

- Разрешите... товарищ генерал... - послышался невнятный, сдавленный голос.

Рябинин обернулся и слева от себя увидел большой марлевый шар. В первое мгновение генералу показалось, будто человек сидит к нему спиной, потом он понял, что лицо раненого было наглухо забинтовано. Только красные уши да узкая щель, оставленная для рта, темнели на белоснежном фоне повязки.

- Я слушаю, - сказал командарм.

- Отправить меня надо... - промычал раненый, с трудом двигая стянутыми губами... - Может, что сделают мне... если вовремя захватить... - Он осторожно положил серую руку на бинт, на то место, где были недавно его глаза.

- Машины не ходят, товарищ командующий, - объяснил хирург, - а наш обоз еще не вернулся.

- Дайте ему моих лошадей, - сказал командарм. - Прикажите сейчас же...

- Спасибо, товарищ генерал, - выдавил раненый, и это прозвучало у него как "аипо афариш енеал".

Врач вышел, чтобы распорядиться, и несколько секунд в палате все молчали. Генерал снова поочередно оглядывал своих неожиданных соседей; молоденький боец с округлым, миловидным лицом, стоявший в дверях, смотрел на командующего так строго, что Рябинин задержался на нем дольше, чем на других. Он думал о том, как, видимо, тяжело было его людям, пострадавшим в безнадежной, казалось им, атаке, - их осведомленность о ней ограничивалась их зрением и слухом... Бойцы ничего не знали об истинной своей роли в наступлении, и их жертвы представлялись им бесплодными...