Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

«Решение Анны Николаевны, — писал Герхард Кристоф из Галле-Нейштадта, — я воспринимаю не как свидетельство величия человеческой личности, а как результат неверия в свои силы».

Его поддержала Ева Шиллер из Потсдама:

«По-моему, Анна Николаевна поступила бы правильнее, если постаралась бы осмыслить, какие причины привели ее сына к этому преступлению, как передать свой опыт другим». «Если бы такая беда стряслась с нашей учительницей, — размышляла берлинская школьница Мартина Рикман, — мы очень огорчились бы, но ни за что не отпустили бы ее…»

Подводя итоги читательской дискуссии, редакция газеты заключала:

«В нашем обществе ответственность за воспитание подростков несут сообща семья, школа, молодежные и детские организации, — все, кто участвует в формировании нравственного облика молодого поколения. Разделения ответственности не существует.

Не подлежит сомнению, что семья играет важную роль в воспитании детей. Именно в семье закладываются важнейшие основы развития личности, формируются взгляды, убеждения, привычки, определяются черты характера. Но все усилия семьи, направленные на воспитание ребенка, реализуются школой и другими звеньями воспитательного процесса. Поэтому следовало бы не только спросить: все ли сделала мать, чтобы вырастить сына человеком, который уважает нормы общества и соответственным образом себя ведет? Следовало бы поставить этот вопрос шире: что сделали для этого все, кто участвовал в воспитании подростка?

…В юношеском возрасте дружба играет особо важную роль. Подросток нуждается в общении с ровесниками. Даже если у него хорошая семья, подростку надо выйти за ее пределы, ибо только в среде ровесников он может почувствовать себя полноправной личностью, «самоутвердиться». Это стремление добиться признания со стороны других подростков, почувствовать себя «своим» среди них подчас оказывается столь сильным, что подросток полностью приспосабливается к какой-то группе и приемлет ее нормы. Нередко бывает, что в этой группе он идет на такие поступки, каких никогда не совершил бы в одиночку.

Сын Анны Николаевны совершил преступление не в одиночку, а в группе. Это его не оправдывает, но что-то разъясняет.

На первый взгляд, решение А. Н. может быть воспринято как проявление высочайшей последовательности, высочайшего чувства моральной и педагогической ответственности. Но при более близком и пристальном рассмотрении возникает вопрос: должен ли врач, совершивший ошибку в диагнозе, отказаться от врачевания, такое ли решение должно быть подсказано сознанием ответственности за свое дело?

Мы прекрасно понимаем побуждения, под влиянием которых Анна Николаевна приняла такое решение, но не можем рассматривать этот шаг как универсальное и рекомендуемое средство разрешения конфликтов подобного рода.

Можно даже сказать, что А. Н. избрала наиболее легкий для себя путь. Созревшая умственно и душевно под влиянием своего горького опыта — самого горького опыта, какой только может достаться матери, А. Н. стала бы и более зрелым, опытным педагогом. Она понимала бы еще лучше, чем раньше, своих учеников и их родителей, она постигла бы еще глубже всю сложность проблемы воспитания личности и коллектива».

Полемику, которую вызвал этот очерк, объяснить нетрудно. Всех нас заботит нравственный облик молодого поколения, всех волнует и тревожит любое отступление от норм морали, от требований закона. И вполне правомерна та высокая требовательность, которую проявляют участники дискуссии, говоря об ответственности воспитателей за результаты своего труда.

Я прочитал несколько сот откликов на свой очерк, и буквально ни один довод, в них содержащийся, будь то письма моих сторонников или, напротив, моих оппонентов, не вызывает во мне ни малейшего возражения. Да, ответственность родителей за воспитание детей огромна, и взыскивать с них надо строго, я и сам, имея в виду профессора, писал: «от ответственности отцу никуда не уйти, и нести ему ее через всю жизнь».

Через всю жизнь!..

Спор о другом: в чем конкретно эта ответственность должна выражаться, каковы ее формы и, главное, при каких условиях может она наступить. Достаточно ли одного только ф а к т а совершения подростком или взрослым «ребенком» какого-либо проступка, чтобы подвергнуть родителя наказанию, подвергнуть лишь потому — уже потому, — что он родитель? Или этого мало, и еще следует установить, есть ли личная его вина в том, что проступок такой совершен.

Судя по всему, наиболее вдумчивые из моих корреспондентов — те, что не ограничились чисто эмоциональной реакцией на очерк, а аргументировали свою позицию, — настаивают на ответственности родителей именно потому, что считают их виновными в «падении» детей. Доктор Егоров, чье письмо почти полностью приведено выше, употребляет слово «вина» пять раз, сознавая, очевидно, что человек, не виновный в том или ином деянии, родитель он или не родитель, наказан быть не может.

Наш закон и наше правосознание отвергают ответственность за так называемое «объективное вменение», то есть только за наступивший противоправный результат. Одного результата мало, нужно еще доказать, что в его наступлении человек п о в и н е н что он х о т е л этого результата, или предвидел его, или хотя бы д о л ж е н б ы л предвидеть, но по легкомыслию, по небрежности не предотвратил нежеланных последствий. Невозможно представить себе к о н к р е т н о е наказание, основанное лишь на а б с т р а к т н о й предпосылке: родитель всегда виновен. Ни социалистическое право, ни коммунистическая мораль исходить из такой предпосылки не могут, ибо она ненаучна, антигуманна и попросту несправедлива.

«Никакая грязь не прилипнет к ребенку, если перед ним чистые и честные образы матери и отца», — написал тов. Егоров, но, к сожалению, это слишком категоричное суждение не выдерживает соприкосновения с жизнью.

Вот сейчас, когда я пишу эти строки, мне то и дело приходится отрываться от письменного стола: у моего доброго приятеля, журналиста, — беда, и он каждый час сообщает мне по телефону очередную «сводку». Катя, его шестнадцатилетняя дочь, снова исчезла, третий день ее нет дома, и это, увы, уже не впервые. Человек, прошедший войну, не раз смотревший смерти в глаза, человек, который десяткам людей помог выбраться из беды, распутать сложнейшие узлы их запутаннейших конфликтов, подавлен своим бессилием — тупиком, в котором он оказался.

У него четверо детей. Старший сын — медик, хирург, кандидат наук. Другой сын — одаренный артист балета. Дочь — студентка педагогического института. И Катя…

Вот уже два года ни «радикальные», ни «деликатные» меры не приносят никаких результатов: Катя курит, пьет, дерзит, ворует, пропадает ночами в пьяных компаниях сверстников. Уже и в спецучилище побывала, и в колонии, и у бабушки в далекой деревне, оторванной от всех притягательных центров и привычной среды. Эффекта пока что нет никакого. И будет ли — кто его знает…