Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

И только…

Однажды мне пришлось защищать школьника шестнадцати лет, которого обвиняли в изнасиловании. Жертвой была его сверстница — девчонка из соседней школы, пришедшая с подругами на вечер танцев. Он подошел, познакомился, пригласил танцевать, она кивнула, доверчиво положила руку на его плечо… Танец кончился, оркестр ушел отдохнуть. «Давай выйдем, — предложил он, — здесь душно и жарко». — «Давай», — согласилась она.

Через полчаса он уже был в милиции — исцарапанный, с синяком на щеке, без пуговиц на рубашке. А еще через месяц состоялся суд.

Мы вызвали учителей: директора, завуча, классного руководителя. Все они отозвались о мальчишке с завидным единодушием: скромный, замкнутый, даже застенчивый; сторонился и мальчиков, и девочек, и взрослых. «Кто бы мог подумать!..» — восклицали они, и только строгие правила судебной процедуры помешали мне им ответить: «Вы и должны были подумать, кто же еще?!»

«…Половой инстинкт, — писал А. С. Макаренко, — инстинкт огромной действенной силы, оставленный в первоначальном «диком» состоянии и усиленный «диким» воспитанием, может сделаться антиобщественным явлением».

Вот он и сделался! В мальчишке не заметили появления бурно развивающегося полового чувства. Пришло время, ему захотелось походить на взрослых, а сама взрослость представлялась в уродливом, чудовищно искаженном и чудовищно примитивном виде. Неумение управлять своими желаниями сыграло с ним злую шутку: не сумев «укротить половой инстинкт» (привожу слова Чехова из письма брату Николаю), он пустил в ход кулаки.

Суд подошел к нему снисходительно, назначил сравнительно мягкую меру наказания. В колонии учли его возраст, отпустили «с миром» задолго до окончания срока, определенного судом. И что же? Не проходит и трех месяцев, как он снова попадает на скамью подсудимых. И снова — за изнасилование.

Легко догадаться, что теперь-то уж с ним возиться не стали…

Что ж, за содеянное надо отвечать по всей строгости закона, это ясно. Но после приговора — сурового приговора — я провел с «насильником-рецидивистом» много часов с глазу на глаз. Ему минуло восемнадцать, но он искренне удивился, когда я затеял с ним разговор о женственности, о любви. Он попросту не понимал, о чем идет речь.

Так чему же учили его, как воспитывали и «перевоспитывали»? Ясно же, что э т о т мальчишка для своего исправления нуждался не столько в «трудовых мероприятиях», сколько в умном и умелом влиянии на душу. В постижении грамматики любви…

Еще двести лет назад в университетской типографии выдающегося русского просветителя Н. И. Новикова было издано «Наставление отцам и матерям о телесном и нравственном воспитании детей». Безвестный автор изъяснялся с кажущейся нам изысканной витиеватостью, которая тогдашнему читателю представлялась не иначе как яркой образностью: любовь «есть подводный камень, от коего юность часто претерпевает кораблекрушение. Сей возраст, обыкновенно много предпринимающий, но мало мыслящий, не рассуждает… Любовь есть пространный Океан, в котором юность без кормила благоразумия на одних парусах похотливого любопытства плавает, дабы новые увидеть предметы, и напоследок потопляется».

«Потопляется» и сейчас, если «кормила благоразумия» не помогают ей в плавании по этому бурному океану. Грустнее всего, когда местом «кораблекрушения» становится суд…

Нелегко разбирать дела подобного рода. Не только потому, что область отношений между мужчиной и женщиной — одна из самых запутанных и деликатных. Но и потому еще, что эти отношения развиваются обычно не на глазах почтенной публики. Двое остаются за закрытой дверью. И распахнуть ее никому не дано.

Но вот случается, что суду приходится проникнуть за закрытую дверь. Он может это сделать лишь по заявлению той, кто считает себя потерпевшей. Не только может — обязан.

Огромным тактом должны обладать судьи, разбирая дела такого рода. И огромным жизненным опытом. Ибо издавна заявления «Прошу привлечь к ответственности…» служили для одних средством защиты поруганной чести, для других — бесчестным способом мести и шантажа. А подчас немудреной ширмой, прикрывающей стыд, страх…

Если верно (а это, конечно, верно), что суд в любом деле выступает защитником нравственных принципов, если он повседневная школа морали, то, пожалуй, нигде это не проявляется столь наглядно, как в делах о преступлениях, связанных с посягательством на достоинство женщины. И потому малейшее отступление от этических норм, сложившихся в обществе, неточная расстановка акцентов, неправильная оценка поведения каждого из участников драмы, которую рассматривает суд, приводят к тому, что приговор теряет в своей убедительности, а иногда и вызывает чувство протеста.

Известный юрист профессор Б. Никифоров и научный сотрудник Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности В. Минская опубликовали результаты социологических исследований о той роли, которую играют жертвы в делах такого рода. Эти исследования стали возможны после того, как у нас получила наконец права гражданства виктимология — наука, изучающая, в частности, влияние поведения потерпевших от преступлений на сами эти преступления. И вот что оказалось:

«Каждое пятое изнасилование имело место при обстоятельствах, рисующих поведение потерпевшей в более или менее сомнительном… виде».

Вот что обнаружилось далее: в семидесяти процентах случаев знакомство между будущим насильником и будущей жертвой «носило случайный и кратковременный характер. Случайный — на улице, в парке, в транспорте или на его остановках… К этой группе относятся также рестораны…». Да и в остальных тридцати процентах — знакомства тоже отнюдь не стабильные и отнюдь не серьезные: вечеринки, мимолетные, наспех сколоченные компании. Но дело даже не в том, где и как состоялось знакомство. Гораздо показательнее другое:

«Каждое второе преступление произошло в течение одного-двух часов после первого контакта…»

Стремительность, с которой от «первого контакта» переходят ко второму, может быть, еще и не есть безнравственность: мало ли что бывает — зажглись сердца, и все такое… Однако юристы с горечью констатируют, что справедливей говорить не о горении сердец, а о вещах куда менее романтичных. Дальнейшие события доказали, что будущие жертвы ничуть не уклонялись от рискованных ситуаций в обществе малознакомых мужчин и всем своим поведением стремились доказать, что они — «вполне современные люди».

Но и это не все:

«85 процентов насильников в момент совершения преступления находились в нетрезвом состоянии, а это значит, что во всех этих случаях молодые особы находились в добровольном общении с нетрезвыми мужчинами. Это само по себе не очень хорошо их рекомендует, особенно тех из них (42 процента), которые пили вместе со своими партнерами».