Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

В субботу я только вернулся с рыбалки — подкатывает еремеевская персональная «Волга»: банька, оказывается, уже истоплена… Ну, я поехал, стол бы накрыт, встретила нас приятная молодая женщина, назвалась хозяйкой… Мы помылись в баньке, «поддали» хорошенько. Я опьянел и остался на ночь вместе с хозяйкой.

Еремеев ставил вопрос о том, чтобы замять историю с незаконной стройкой, и еще о том, чтобы расширить отведенный для студенческого городка земельный участок. Они хотели там что-то строить для руководства, не знаю точно, что именно… Понимаю, что поступил непорядочно, не устоял…»

Но не только от местных «контролеров» зависела судьба уютной баньки, ее банщиков и купальщиков. И для «санпропускника», и для «профилактория» существуют государственные стандарты, существуют типовые проекты, типовая смета. А тут — что ни объект, то отступление от нормы. Кто-то должен их был узаконить: без утверждения индивидуальных проектов банк не выдал бы ни рубля.

Проектантов искали недолго. В одном крупном промышленном центре, за многие сотни километров от Чебоксар, есть институт — один из крупнейших в стране. К строительству Чебоксарского тракторного имеет самое прямое, самое близкое отношение: его труд, его творческую фантазию мы видим в корпусах гигантских цехов, которые воздвигаются сейчас на Волге. Стоило ли искать кого-то «на стороне», чтобы «сочинить» сущий пустяк: баньку, дачку, причал?..

Главный инженер проекта Л. Ф. Масленко бывал по служебным делам в Чебоксарах неоднократно. Он охотно согласился помочь тресту в застройке «студенческого городка». Помочь скромным трудом и печатью своего института. Оно и понятно: с руководством треста у Масленко установились отношения очень теплые. Не только служебные, но и дружеские. Встречались домами. И в баньке встретились тоже. Встреча дала желанные результаты.

«В результате проведенных мероприятий, — деловито докладывал суду Еремеев, — нам удалось через Масленко списать некоторые «хвосты». От него многое зависело. Мы его напоили, и он, не читая, подмахнул несколько нужных бумаг».

В судебное заседание, несмотря на многократные вызовы, Масленко не явился — сослался на недомогание и на занятость. Когда Еремеев вызывал его по более приятным делам, и время у него находилось, и здоровье. Следователю он признался с мужественной прямотой:

«В Чебоксарах руководство треста принимало меня очень радушно… Жил я бесплатно на трестовской квартире, устраивали мне баню несколько раз. Там всегда бывали женщины, с которыми я оставался… Я не знал, что их предварительно шантажировали и заставляли остаться со мной под угрозой насилия…»

Думаю, теперь понятно, почему какое-то время преступникам удавалось благоденствовать вдали от правосудия: контролеры и ревизоры, став «дорогими гостями», сами были заинтересованы в том, чтобы не слишком шуметь. И они не шумели, они «дружили домами», за государственный счет предаваясь той жизни, которая казалась им не только «сладкой», но еще и престижной…

«Еремеев М. А. …был требовательным к себе и подчиненным. Морально устойчив… Много внимания уделяет подбору, расстановке и воспитанию кадров, созданию и сплочению коллектива строителей».

«Коваленко В. И. …инициативный, трудолюбивый работник… Отличается принципиальностью и высокими моральными качествами… В быту скромен…»

«Масленко Л. Ф. …Окончил два высших учебных заведения… Дисциплинирован, добросовестно выполняет свои обязанности… Морально устойчив, отклонений от норм поведения не было…»

Дело огромное, многотомное. На скамье подсудимых — тринадцать человек. Из руководства — трое: Гущин, Еремеев и Баранов. Остальные — «обслуга»: банщики, лодочники, истопники, повара, швейцары, которые числились монтерами, завхозами, слесарями. И даже инженерами, как Алексеев, который привел сюда, кстати сказать, на дармовые хлеба всю семью: мать, брата, жену; каждому нашлась «непыльная работенка».

Трое уселись на скамью подсудимых, гордо привинтив к пиджакам значки мастеров спорта: Алексеев, Пустынов, Самарцев. Впрочем, кто их знает, что это за мастера!.. В дневнике Трофимова есть такая забавная запись:

«3.I.1975 г. Я тоже мог бы стать мастером спорта… Шеф сказал: давай участвуй в соревнованиях. «Чтобы провалиться?» — спросил я. Он назвал меня лопухом: судьи свои, борцы лягут, когда надо».

Да, дело огромное, многотомное, обнажившее в своей неприглядности ту «сладкую жизнь», ради которой несколько жалких перерожденцев были готовы на все. Как ни силились крохотные «князьки» собаками и сторожами оградить свои забавы от постороннего глаза, расплата все равно была неизбежной…

Я назвал их перерожденцами, главных «героев» процесса, но не уверен, что нашел точное слово. В самом ли деле они некогда были иными, в самом ли деле их что-то «испортило», надломило и развратило? Они рвались к «масштабной» работе, пробивали себе дорогу с помощью связей, демагогии, лести. Но зачем рвались? Для чего? Для того ли, чтобы раскрыть свой талант, поставить на службу делу свои знания и способности, приумножать богатства народа? Или для того, чтобы пожить в свое удовольствие, соря государственными деньгами и прикрывая свои преступления разглагольствованиями о «пользе дела»?

Перемещаясь из «кресла» в «кресло», они поднимались довольно быстро по лестнице, которую называют служебной. Ну, а как — по идейной? По нравственной? Сопровождался ли рост карьерный ростом духовным? Кто они были в сущности — люди, призванные не только руководить строительством, но и воспитывать огромный рабочий коллектив, быть для него образцом идейной зрелости и нравственной чистоты? Разве не говорит ничего об их убогом духовном мирке хотя бы сам набор «развлечений», к которым они рвались, презрев все нормы морали и права? Вот я и думаю: они к этому скатились или к этому стремились с самого начала своего «восхождения»? Нет, их духовная нищета появилась не вдруг, а существовала, конечно, всегда, вовремя не распознанная, не привлекшая внимания, пока не грянул гром.

Они были причастны, эти люди, к большой и прекрасной стройке, но ведь любое дело можно вершить только чистыми, незапятнанными руками. Общество щедро воздает за успехи, но оно никому не позволит, прикрывшись даже подлинными, а не мнимыми заслугами, расхищать государственную казну, жить, не считаясь с правом, честью, стыдом. Напрасные надежды, напрасный расчет…

Любого, кто окружил себя льстецами, подхалимами и аллилуйщиками, кто переступил закон, обязательный в равной мере для каждого гражданина, неминуемо ждут нравственный крах и справедливая кара. И не спасет его высокопарное суесловие: разрыв между словом и делом, в каких бы формах он ни выражался, непримиримо чужд благотворному моральному климату, прочно утвердившемуся в нашем обществе, где заведомо обречены на провал любые попытки поставить себя «над» теми принципами, по которым живет советский народ.