Владимир Кудрявцев - Избранные труды [сборник]

При покушении отсутствует не вообще какой бы то ни было преступный результат, а лишь тот, который охватывается умыслом субъекта как цель его преступной деятельности. Поэтому, если по пути к достижению желаемого результата субъект совершает другое преступление, являющееся лишь способом выполнения первого, то это второе преступление не отражается в квалификации. Так, при покушении на убийство или на изнасилование субъект может причинить определенный преступный ущерб – ранить жертву, причинить боль, лишить свободы и т. д. Но поскольку все эти преступления являются лишь способом осуществления другого, более тяжкого преступления, содеянное будет квалифицироваться не как оконченное преступление, предусмотренное ст. ст. 143, 146 или 147 УК РСФСР, а только по ст. 19–136 УК РСФСР или по ст. 19 и соответствующей статье Указа от 4 января 1949 г. «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование». Так, по делу Беляева и Щенова Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР указала что действия Щенова, связанные с нанесением легких телесных повреждений Ашепкову, были первоначально неправильно квалифицированы и как покушение на убийство по ст. 19, п. «а» ч. 1 ст. 136 УК РСФСР, и как нанесение легких телесных повреждений – по ч. 1 ст. 143 УК РСФСР. «Если признать покушение Щенова на убийство Ашепкова доказанным, – отмечается в определении коллегии, – то, хотя в результате покушения и причинены телесные повреждения, эти действия, учитывая содержание умысла виновного, должны были бы квалифицироваться только по ст. 19 и п. “а” ч. 1 ст. 136 УК РСФСР» [479]. Покушение на преступление имеет место и в тех случаях, когда лицо, совершая умышленное преступление, стремится к достижению одного результата, но фактически наступает другой, не предвиденный им результат. Например, лицо, которое, имея намерение похитить государственное имущество, фактически по ошибке похищает личное имущество, должно отвечать за покушение на хищение государственного имущества. Хищение личного имущества не может здесь вменяться ввиду отсутствия вины. Аналогичное положение имеет место при хищении государственного имущества со стороны лица, умысел которого был направлен на похищение личного имущества. Наша судебная практика последовательно придерживается одного из важнейших принципов советского уголовного права: без вины нет уголовной ответственности. Так, Железнодорожная коллегия Верховного Суда СССР не нашла состава хищения государственного имущества в действиях Тимашкова, похитившего дамскую сумку, в которой находились деньги, принадлежавшие государственной организации. Коллегия исходила из того, что обвиняемый не знал, и по обстоятельствам дела не мог знать, о подлинной принадлежности имущества. Действия Тимашкова были переквалифицированы со ст. 1 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» на ч. 1 ст. 1 Указа от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан» [480].

Однако и такая квалификация вызывает у нас возражения. Коллегия правильно не усмотрела в действиях Тимашкова хищения государственного имущества, хотя фактически он обратил в свою пользу именно государственное имущество. Вменять лицу хищение государственной собственности при отсутствии знания им того, что это – собственность государственная, значило бы стать на глубоко чуждый социалистическому праву путь объективного вменения. Но в то же время, хотя умысел субъекта был направлен на хищение личной собственности, последняя никакого ущерба не понесла. Поэтому здесь нет и оконченного хищения личной собственности. В данном случае действия Тимашкова следовало квалифицировать как покушение на хищение личного имущества. С этим согласен и В. Ф. Кириченко, который, рассматривая данный случай, правильно отмечает следующее: «Несообразность того, что оконченное преступление рассматривается как покушение, является кажущейся. Исключение упоминания о покушении из квалификации приведенного случая хищения повело бы к созданию юридической фикции, при которой как хищение личного имущества рассматривался бы случай, когда личной собственности ущерб нанесен не был» [481].

В рецензии на работу В. Ф. Кириченко «Значение ошибки по советскому уголовному праву» Г. Злобин и В. Кудрявцев подвергают критике приведенное положение. Они считают, что «квалификация указанных случаев ошибки в объекте как оконченных посягательств на тот объект, на который стремится посягнуть преступник, более правильно отражает общественную опасность содеянного и субъективную сторону состава, чем иная квалификация» [482].

С этой точкой зрения нельзя согласиться. Если субъективную сторону совершенного лицом деяния предлагаемая рецензентами квалификация действительно отражает, то объективной стороне она не соответствует. Ущерб той собственности, на которую субъект намеревается посягнуть, нанесен не был. Именно поэтому собственник имущества, на которое было совершено покушение, не может предъявить иск о возмещении причиненного ущерба.

Непоследовательную позицию в этом вопросе занимает проф. Н. Д. Дурманов. Он считает, что если субъект желал похитить государственное имущество, а по ошибке похитил личное имущество, то виновный должен отвечать за покушение на хищение государственного, имущества. При этом Н. Д. Дурманов приводит следующие соображения: «…нельзя карать виновного более сурово, чем это определяется рамками фактически совершенного деяния. Обстоятельства, которые при покушении могут повлечь смягчение наказания, относятся к такому лицу и его деянию» [483].

Если субъект желал похитить личную собственность, а по ошибке похитил государственную, то он, по мнению Н. Д. Дурманова, должен отвечать за оконченное хищение личной собственности, ибо, как пишет Н. Д. Дурманов, «те моменты, которые характеризуют общественную опасность оконченной кражи личного имущества, полностью содержатся в совершенных действиях, приведших к похищению государственного имущества, и, наоборот, нет никаких данных для возможного смягчения наказания в связи с тем, что кража именно личного имущества фактически не совершена» [484].

Оставляя в стороне туманность данной аргументации, заметим, что Н. Д. Дурманов решает вопрос квалификации , отправляясь от совершенно иного обстоятельства, а именно – от задач индивидуализации наказания виновному в обоих приведенных случаях. Кроме того, стоит только ко второму случаю – хищению виновным вслед ствие ошибки государственного имущества вместо личного – применить даваемое проф. Дурмановым определение оконченного преступления, как очевидным становится противоречие, в которое здесь впадает автор. Н. Д. Дурманов пишет, что «оконченным преступление будет тогда, когда в совершенном деянии имеются все признаки состава того преступления, на совершение которого был прямо направлен умысел виновного » [485](курсив мой. – Н. К. ). Следовательно, с этой точки зрения в случае, если субъект по ошибке похитил личное имущество вместо социалистического имущества, он не должен нести ответственности за оконченное хищение социалистического имущества; его умысел не был прямо направлен на хищение социалистической собственности.