Алексей Федяров - Невиновные под следствием [litres]

– Без поддержки с воли, без хорошего адвоката, который готов воевать и не боится, – нет.

– Как ты думаешь, почему эти люди, которые воспитывались в нормальных семьях, решили, что могут взять и избить толпой одного, а потом его же сделать виновным, привлечь к ответственности, посадить в ШИЗО, СУС и лишить возможности выйти на свободу?

– Сотрудники делятся на две категории: те, в ком изначально есть садизм, и те, кто пришел туда абсолютно нормальным человеком. Система связывает их – они получают хорошую зарплату, соцпакет, но работают в таких условиях, где ты либо бьешь, либо не задержишься на этой работе. Многие принимают условия этой игры, осознают безнаказанность. Я видела сотрудников до публикации видео, когда некоторые из них сопровождали меня к подзащитному, сидели и записывали наши разговоры, а потом я их увидела под арестом в клетке и заметила, как у них меняется физическое и внутреннее состояние. Разительная перемена.

– Расскажи, как вообще начиналась ситуация с Женей.

– Он сам по себе очень эмоциональный. Он сражался за все, что ему положено. Его начинают бить, мама начинает жаловаться – сотрудники это видят и начинают бить. Он начинает жаловаться на то, что его бьют, мама опять жалуется. Либо он постоянно находился в ШИЗО, либо его били. И так до тех пор, пока мы его не взяли. Таких, как он, было мало. После того как мы начали с ним работать, его больше не били, но стали запугивать. А когда поняли, что это бесполезно, начали уговаривать. Женя воевал до последнего.

– То есть все началось с придуманных нарушений, и эта карусель крутилась, крутилась и докрутилась до того, что его стали пытать.

– Понимаешь, они пользовались тем, что он очень легко выходит из себя. Они начинали его провоцировать, потом включали регистратор, и там видно, как он их посылает. Но они ведь не включали регистратор, когда провоцировали. Делали это для того, чтобы показать руководству. После просмотра видео начальники приказывали, чтобы они шли и воспитывали Макарова.

– Я тоже комментировал слова Максименко о том, что Женю били и после этого Женя стал «нормально себя вести». Зачем они заводили себя в тупик?

– Они ведь думали, что это не выйдет за пределы колонии. Десятилетиями бьют, но посмотри, сколько уголовных дел было заведено на сотрудников. Единицы! Это же система.

– Я помню их первую реакцию на ваше видео. Они сказали, что проводятся проверки по поводу того, как вообще видео попало к правозащитникам.

– Да, была комичная ситуация. Мы опубликовали видео в пятницу, а в пятницу было совещание у всего руководства. И единственный обсуждавшийся вопрос – не почему у вас все это случилось, а кто слил. Были сумасшедшие версии, что якобы мы кому-то дали полтора миллиона рублей и он вынес эти записи, когда освобождался. Потом сумма увеличилась до десяти миллионов, а тот, кому мы их дали, уехал жить за границу.

– А почему наверху эти факты до конца прикрывают?

– Тут все очень просто. Само государство будет прикрывать потому, что, если внизу такое происходит, значит, наверху нет порядка. Раз они не могут контролировать ситуацию наверху, зачем тогда такое руководство нужно? Минюст прикрывает в Европе потому, что он ведь должен прикрывать свое ведомство, он не признает проблему. Странно, что Следственный комитет не стал их прикрывать, возбудил дело в течение пяти часов с момента публикации – это рекорд. Оснований для проверки тут уже не имелось, надо было возбуждать, невозможно было никого прикрывать, надо было защищать честь мундира. И тут уже пошла конфронтация: прокуратура выступила против ареста сотрудников, против следствия. Прокуратура тоже прикрывалась, иначе встал бы вопрос о том, как она вообще осуществляет надзор за своими ведомствами.

– Иметь тебя в качестве представителя потерпевшего – идеальный вариант. Сейчас будет уголовный процесс, прокурору можно будет ничего не делать, ты все сделаешь сама.

– Они примерно так и поступают, меня сейчас и просят, чтобы я обязательно была на процессах по продлению ареста, потому что досконально информацию по делу знаю только я и следователь, надо помочь следствию.

– Ты была против, чтобы обвиняемые по этому делу были в клетке.

– Да, нам за это прилетело от многих – вот вы сдаете свои позиции, вы за сотрудников. До многих не доходит, что нарушение прав недопустимо вообще, здесь не может быть избирательного подхода. Мы даже некоторым сотрудникам ФСИН, привлекаемым к ответственности по делу Макарова, предлагали обратиться в суд с жалобами на нарушения их прав.

– Есть два института: аппарат уполномоченного по правам человека и прокуратура в части надзора за исправительными учреждениями – они нужны?

– В нашем случае первый очень помогал. Прокуратура – нет. Прокуратура здесь совершенно не нужна.

– Как ты видишь реформу ФСИН?

– Я не вижу ее как отдельную. Только в связке с реформой прокуратуры, следствия и Минздрава. Что происходит? УФСИН бьет, не дает записи, поэтому доказательства внутри системы бесполезны. Прокуратура должна иметь возможность прямого доступа к записям с камер, ее надо реформировать. Следствие надо реформировать, чтобы оно проводило нормальные проверки. Минздрав надо реформировать, чтобы это министерство работало в колониях. Нужно строить новую систему, реформировать все эти ведомства.

– Я недавно разговаривал с одним зэком, которого потащили в дежурную часть и поставили на растяжку, обычная история. Но тут дежурный говорит сотруднику: «Ты зачем его привел? Хочешь, чтобы как в Ярославле было?» Как ты к такой популярности относишься?

– Не воспринимаю это как популярность. Меня стали узнавать в Ярославле, конечно, но мне смешно, иногда даже напрягает, ведь ты постоянно под прицелом, нельзя ударить в грязь лицом.

старший партнер юридического бюро «Гончарова, Новиков и партнеры»

– Лето 2019 г. – это начало чрезвычайного правосудия?

– Странный вопрос. Вообще, оно у нас чрезвычайное довольно давно по общечеловеческим меркам, а если рассуждать о том, новый ли это уровень чрезвычайности, то я пока ответа не знаю. Первая ласточка того, чего не было раньше, – скорострельное дело Котова. До сих пор все было в том же режиме, что и последние несколько лет, но посмотрим. От того, как повернется дело по статье 212 УК РФ, наверное, будет многое зависеть.

– А как оно повернется?

– Мне пока кажется, что мы не прошли точку невозврата. Мы все еще можем отыграть назад, в частности, например, дело Дмитрия Васильева [15] Дмитрий Васильев был задержан 9 августа по уголовному делу о «массовых беспорядках» 27 июля в Москве, после чего впал в диабетическую кому (при задержании у него отобрали инсулин) и оказался в реанимации. Суд отказался рассматривать ходатайство СКР об аресте Васильева по формальным основаниям – ввиду отсутствия обвиняемого, которого по медицинским показаниям нельзя было конвоировать. . Дело прекратили, отыграли назад, по крайней мере по тому, что известно сейчас. Да, видно, что у Бастрыкина заиграла боевая труба, видно, что ему хочется вернуть свой 2012 год, все это еще раз пройти. Я не уверен, что сможет. Время прошло, он уже сильно старше, Путин сильно старше, уже поэтому, возможно, некоторые вещи, которые Бастрыкин планирует, у него не получатся. Если они получатся, значит, будет немного другая ситуация.