Федор Кокошкин - Лекции по общему государственному праву

Если государство — организм, то граждан следует сравнивать с клеточками. Но, приводя это сравнение, мы сталкиваемся с явлением, невозможным в органической жизни. Отельные клеточки государственного организма могут находиться и не в организме, а вне его, в другом организме. Русский подданный может, напр., проживать в Германии, оставаясь членом Русского государства.

Далее, некоторые функции, необходимо присущие организму, как, напр., функция размножения, отсутствуют у государства. Государства, как и другие общественные союзы, могут сливаться в одно целое, чего мы не наблюдаем по отношению к организмам, по крайней мере, высшим. Говорить о сознании и воле государства можно лишь в условном, юридическом смысле, но отнюдь не в том прямом психологическом значении этих слов, в каком они применяются к человеку или животному. С точки зрения психологии, то, что называется сознанием или волей народа или государства, есть лишь особого рода психические явления в области душевной жизни отдельных членов государства.

Ясно также, что существующее в государстве отношение власти и подчинения, с одной стороны, и зависимость частей организма от целого суть явления совершенно различного порядка. В первом случае мы имеем перед собой явление чисто психологическое, взаимодействие между индивидуальными сознаниями людей, во втором случае — явление физиологическое, ряд механических движений материальных частиц тела, движений, обусловленных физиологическими процессами. Сходство общественных и, в частности, политических явлений с органической жизнью относится, главным образом, к той стороне общественной жизни, в основе которой лежат непреднамеренные, безотчетные или полусознательные поступки людей. Но не нужно забывать, что в политической жизни играет огромную роль и вполне сознательная, планомерная деятельность людей. Можно, конечно, пытаться и здесь отстоять аналогию, можно, напр., предполагать, что движения частиц организма, ведущие к сохранению и укреплению его, суть также сознательные акты, что, напр., известные "фагоциты" проф. Мечникова — живые, одушевленные существа, сознательно борющиеся с врагами организма, в состав которого они входят. Можно представлять себе, с другой стороны, как это и делают некоторые, что вся доступная нашему наблюдению Вселенная — есть не что иное, как атом в теле колоссального организма. Но здесь мы вступаем в область безбрежных фантазий, не имеющих под собой твердой научной почвы.

Возвращаясь к органической теории государства, нужно сказать, что она имела бы научную ценность лишь в том случае, если бы возможно было, действительно, перенести на политическую жизнь известные нам физиологические и биологические законы и действием их объяснить государственные явления, если бы, напр., возможно было, не ограничиваясь простым сравнением верховной государственной власти с мозгом, объяснить такие явления, как смену правительств, государственные перевороты при помощи того, что нам известно из физиологии об изменениях, происходящих в мозгу животных. Но такой метод исследования общественных явлений невозможен, сами сторонники органической теории им не пользуются, а вместе с ним падает и научное значение защищаемой ими доктрины.

Резюмируя все сказанное об органической теории, нельзя не признать, что уподобление государства организму есть весьма живое, яркое и удобное сравнение, которым можно пользоваться для наглядного освещения некоторых сторон государственной жизни, но которым не следует злоупотреблять. В органической теории есть, несомненно, верная мысль. Эта мысль, как справедливо указывает Еллинек, заключается в том, что в государственной жизни наряду с сознательной планомерной деятельностью людей имеют большое значение психические явления, не носящие характера направленных к заранее определенной цели актов, и что благодаря этому, а также благодаря столкновению различных индивидуальных и общественных стремлений совокупность сознательных и планомерных актов приводит к непреднамеренным и непредвиденным ранее результатам. С этим фактом необходимо считаться, но не следует, подобно некоторым сторонникам органической теории, возводить его в идеал. Это значило бы не только создавать неверную научную теорию, но вместе с тем поддерживать политическую тенденцию реакционного характера, тормозящую разумный прогресс в государственной жизни.

Дальнейшее учение об основании государственной власти, которое нам нужно рассмотреть, — это учение материалистическое. Собственно, мы имеем здесь в виду не одну теорию, а целую группу теорий, весьма различных по своему происхождению и содержанию. Мы подводим их, однако, под одну категорию, потому что, несмотря на все различия, они имеют одно общее основание. Его можно выразить так: "Основание существования государства есть сила; государственная власть есть не что иное, как господство сильного над слабым".

Одним из наиболее ранних представителей этой теории является политический писатель эпохи Реставрации, последовавшей за Великой французской революцией, — швейцарец Галлер. В основание государственной власти он кладет силу не только как существующий факт, но как необходимый и правомерный. Сущность государственной власти есть право сильного: оно естественно и необходимо. Галлер не объясняет нам в точности, каким образом произошли и существуют те формы правительства, которые в его эпоху господствовали и защитником которых он был, — монархии и аристократии. Он не объясняет, каким образом мог один человек или те небольшие круги людей, которые составляют аристократию, подчинить себе более сильную остальную массу населения. Более последовательным является предшественник Галлера в учении о праве сильного известный философ Спиноза: он признает также господство сильного правомерным, но сила и вытекающее из них право на власть, по его мнению, принадлежат не отдельной группе лиц, а всему обществу, всей совокупности граждан; ибо все общество в целом сильнее, чем каждый отдельный член его или группы членов. Выводом отсюда является, таким образом, оправдание народовластия, а не монархии или аристократии. Мы видели, что как Галлер, так и Спиноза ставят своей задачей не только объяснение происхождения и существования государственной власти, но и ее оправдание. Оба мыслителя, несмотря на различие их точек зрения, сходятся также в том, что не дают точного анализа понятия силы: они не объясняют нам, опирается ли власть на перевес только физической силы или моральной, или, наконец, экономической. Новые материалистические теории отличаются от большинства старых тем, что не задаются целью оправдывать преобладание силы, но только объясняют существующий факт: они утверждают, что государственная власть основана на силе, но не говорят о "праве" сильного. Некоторые представители современного политического материализма признают, напротив, власть, основанную на силе, явлением преходящим и видят идеал в ее упразднении (Энгельс). Далее, новые теории дают более точное определение силы, о которой идет речь. В самом деле, очевидно, что существование современного государства и государственной власти нельзя объяснить физической силой. Конечно, в современном обществе применение физического принуждения играет значительную роль, но совершенно ясно, что те лица, в руках которых находится распоряжение государственной властью, не обладают перевесом физической силы над остальной массой населения, а потому и господство их не может быть основано на физической силе. Нередко говорят, что то или иное правительство держится при помощи армии, которая хотя и составляет меньшинство населения, но как организованная вооруженная сила имеет перевес над остальной массой народа. Таким указанием вопрос, однако, совершенно не разрешается. Не нужно забывать, что армия также состоит из людей, и притом в современном государстве из людей, взятых из того же населения. Если допустить, что в том или ином государстве господство власти над населением держится армией, то остается без ответа вопрос, почему же армия подчиняется государственной власти?