Александр Васильев - Суд присяжных: последний шанс Фемиды. Адвокат в процессе с присяжными: стратегия и тактика защиты

Наконец, следует упомянуть и вербальные факторы, влияющие (в основном негативно) на степень доверия к речи адвоката. К ним, в частности, относятся:

— Наличие ограничительных выражений типа «я думаю», «это кажется похожим», «если я не ошибаюсь», «возможно». Хотя, если указанные выражения приписать своему оппоненту, то уровень недоверия будет расти уже к нему: «Уважаемый прокурор возможно думает, что его аргументы убедительны» или «Свидетелю обвинения Петрову, его собственное заявление кажется похожим на правду». Более того, в некоторых оборотах использование подобных выражений может использоваться для создания определенного ироничного отношения к аргументам противника: «Если я не ошибаюсь, то единожды ударив человека кулаком в грудь, весьма сложно причинить ему смертельное ранение» и т.д.;

— Подъем интонации в утвердительных предложениях. Например, если вопрос касается количества ударов, нанесенных потерпевшему, то говорящий отвечает: «Пять, десять?!» с повышением интонации, что заставляет его ответ воспринимать как вопрос, то есть как полную неуверенность в сообщаемых им сведениях;

— Прямое заявление о своей неуверенности, например, «я не уверен», «я могу ошибаться» и т.п.;

— Наличие интенсификаций. Например, использование оборота «очень близкие друзья» вместо «близкие друзья» или просто «друзья»;

— Использование большого количества чужих цитат;

— Использование «пустых» прилагательных типа «превосходный», «очаровательный», «милый» и т. п.

Хотя, конечно, звучание всех здесь приведенных словооборотов весьма зависит и от контекста в котором они используются.

Может возникнуть, однако, вопрос: а какой способ анализа информации все-таки в большей степени характерен для присяжных — центральный или периферический? Честно говоря, и сказанное ниже всего лишь моя догадка, тем не менее я считаю, что шанс того, что в коллегии будут преобладать присяжные с центральным способом восприятия информации гораздо выше, чем с периферическим. Более того, по моему мнению, этот шанс будет стабильно выше и при сравнении коллегий присяжных из РФ и других стран, практикующих такую форму судопроизводства. Дело здесь в том обстоятельстве о котором мы уже говорили: участие в судах присяжных в тех же США — это обязанность граждан, участие же в суде присяжных в РФ по сути является делом добровольным. В итоге, в числе российских присяжных оказываются люди, как минимум, элементарно мотивированные к участию в процессе. То есть такие граждане, осознанно ставшие присяжными, считают себя способными и обязанными разобраться в сути дела и принять справедливое решение. Соответственно, оснований пользоваться периферическим способом обработки информации у наших присяжных значительно меньше, чем центральным…

«Дорогой сэр, поскольку моя секретарша — дама,

я не могу ей продиктовать то, что о вас думаю.

Более того, поскольку я — джентльмен,

я не имею права даже думать о вас так.

Но так как вы ни то, ни другое,

я надеюсь вы поймете меня правильно».

Просто анекдот

«Числа не помню. Месяца тоже не было.

Было черт знает что такое».

Н.В.Гоголь, «Записки сумасшедшего»

Во время учебы в юрвузе, мне (как технарю по складу мышления) наша родная кодифицированная система права — в сравнении с прецедентной англо-саксонской — казалась вымуштрованными римскими легионами на фоне разношерстной толпы степных варваров. А потом я столкнулся с суровой прозой нашей юридической жизни и понял, что при всей стройности, логичности и перспективности идей, заложенных в кодифицированной системе права, использование прецедентов оказывается куда ближе к реальности и куда полезнее.

Общественные отношения, регулированием которых занимается юриспруденция, усложнились настолько, что каждый день преподносят юристам все новые и новые сюрпризы. Законодатель не только не успевает за реальностью, он ее (складывается такое впечатление) и не понимает вовсе, либо видит через какую-то кривую призму. В итоге, судебная практика у нас все сильнее и сильнее отрывается от правовой теории. Поэтому спасти ее (российскую Фемиду) может, похоже, только официальное признание судебного прецедента. Это хоть как-то компенсирует текущие законодательные пробелы и обеспечит приемлемый уровень предсказуемости судебных решений. Пока же, в отсутствии судебного прецедента, на просторах нашего «судебного фронтира» обитает некий парадоксальный зверь — «единство судебной практики». Парадоксален он потому, что живет он исключительно на филькиных правах и вспоминают об этом самом «единстве» только тогда, когда это выгодно правоприменителю (точнее сказать — обвинителю), а во всяком ином случае вспоминают совсем другого зверя — «независимость судебной власти», благодаря чему и посылается это самое «единство судебной практики» в отдаленные юридические дали.

«Судебная практика» существует, конечно, и в вопросах, связанных с судом присяжных. Впрочем, и в этом случае она, как всегда, разнонаправленная, что совершенно недопустимо для судебных решений здорового человека, но вполне приемлемо для суда курильщика…

Сильное влияние «судебной практики» можно отметить, например, в таком частном случае как исследование доказательств. Исследование доказательств в суде присяжных также имеет ряд особенностей, которые не характерны для судопроизводства с профессиональным судьей. Эти особенности обусловлены как каноническими правовыми нормами (прописанными в законе), так и апокрифическими (в законе не фигурирующими, но тем не менее систематически судами применяемыми).

Например, факты двойной системы требований к доказательствам , исследуемым в суде, можно выявить в подавляющем большинстве дел рассмотренных с участием присяжных заседателей. Так в деле Тихонова и Хасис председательствующий при допросе свидетеля обвинения запретил стороне защиты выяснять у него какой смысл он вкладывает в термин «неонацисты». Однако, когда тот же вопрос был задан стороной обвинения, председательствующий не только его не снял, но и запретил защите приносить возражения по этому поводу! Следует ли говорить, что и апелляция какого-либо нарушения в такой позиции суда первой инстанции не нашла?..

К чему я все это пишу? А к тому, что теперь в нашем разговоре о суде присяжных в современной России, нам пришло время переходить к детальному анализу этой самой «судебной практики». Вот только надо понимать, что анализируем мы ее не потому, что она носит какой-то упорядоченный и конкретный характер, а исключительно в силу того, что чего-то лучшего у нас просто нет. Законы слишком абстрактны и двусмысленны, а судейское усмотрение — вообще тайна за семью печатями (правда, почему-то оно, как правило, в пользу обвинителя). Короче говоря, последующий анализ — это жест отчаянья, поскольку ничего другого, более конкретного, у нас нет и видимо не предвидится. Два разных суда, в аналогичных ситуациях, вполне могут дать разные трактовки одним и тем же нормам права, по-разному оценить одни и те же факты, и принять диаметрально противоположные решения. А когда аргументов для обоснования своего решения суд найти не может, но само мнение с нужным результатом уже имеется, суд не брезгует выносить и совершенно безмотивные решения из которых вообще невозможно понять причины, побудившие суд его принять. Вот для затравки выдержка из Апелляционного определения ВС РФ от 5 апреля 2016 г. №78-АПУ16—7СП: