Юрий Антонян - Психология убийства

О том, как умирали своей смертью убийцы, в отечественной литературе сведений нет; нет их и у меня. Но есть одна любопытная цифра: из числа преступников (как правило, совершивших многоэпизодные убийства), которые были приговорены к смертной казни, двадцать один процент не подавали прошений о помиловании. Этот факт заставляет думать, что они (или большинство из них) были некрофилами: убили потому, что их преступления были своеобразной формой суицида. Не случайно прощенные и в местах лишения свободы ведут себя наиболее агрессивно и вызывающе. Можно не сомневаться, что многие убийцы свою естественную или насильственную смерть встретили вполне достойно, но это ничего не меняет в той части их личностных характеристик, которые связаны с совершенными преступлениями. Они не могли вести себя иначе по причине некрофильской своей натуры.

Возможно, что столь отдаленное самоубийство вызывается собственной нерешительностью или, скорее, бессознательным нежеланием жить и столь же бессознательным и трудным поиском ухода из жизни, в которой данный человек так и не смог адаптироваться. Люди страшатся сводить знакомство со смертью, со своей особенно, к которой они еще не готовы, а поэтому убийство другого можно расценивать и как шаг к своей. Как точно заметил М. Монтень, те, которые во время совершения казней сами стремятся навстречу своему концу, торопят и подталкивают палача, делают это не от решимости; они хотят сократить для себя срок пребывания с глазу на глаз со смертью. Им не страшно умереть, им страшно умирать.

По этому же поводу высказывался Ф. Ларошфуко в своих "Максимах": "Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума — все равно что повязка для их глаз". В другой максиме Ф. Ларошфуко как бы добавляет: "Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор". Чем длительнее умирание, тем дольше смотрит человек в упор на смерть.

Для многих весьма мучительно ожидание казни, редкие люди не страшатся этого, и это особо выделяет их. Так, наиболее славными страницами в жизни Сократа М. Монтень называет те тридцать дней, в течение которых ему пришлось жить с мыслью о приговоре, осуждавшем его на смерть, все время сживаться с нею в полной уверенности, что приговор этот совершенно неотвратим, не высказывая при этом ни страха, ни душевного беспокойства и всем своим поведением и речами обнаруживая скорее, что он воспринимает его как нечто незначительное и безразличное, а не как существенное и единственно важное, занимающее собой все его мысли.

Мне неоднократно приходилось сталкиваться с теми, кто длительное время, даже много месяцев, проводил в одиночном заключении, ожидая исполнения смертного приговора или его отмены. Беседы с ними и рассказы сотрудников тюрем свидетельствуют о том, что психическое состояние большинства из них характеризуется очень высокой степенью тревожности, особенно в первое время. Отдельные же приговоренные были более или менее спокойны, причем и из числа тех, кто не просил о помиловании. Поскольку решения своей участи приходилось ждать долгие месяцы, что в одиночной камере особенно тягостно, то понемногу тревожность и беспокойство спадали, но не исчезали полностью, ютясь в потаенных уголках психики; убийцы пытались как-то наладить свое примитивное существование даже в камере, понемногу обзаводились скудным скарбом, готовили себе чай, читали, слушали радио и т.д. Об этом периоде жизни уже после помилования убийцы говорили, как об особом времени, справедливо подчеркивая его необычность, при этом совсем не рисовались и не старались приписать себе чрезмерную стойкость. Некоторые, даже еще в ожидании помилования, сваливали все на других, на обстоятельства, продолжая выгораживать себя. Отбывая пожизненное лишение свободы, многие говорили, что казнь для них была бы предпочтительней. Я не знаю, верить ли им; возможно, отдельным убийцам (пользуясь выражением М. Мон-теня) страшно не умереть, а умирать.

Виновные в убийствах обладают некоторыми общими чертами, которые необходимо рассмотреть в первую очередь. Это позволит пойти дальше к пониманию таких лиц и субъективных причин их поступков.

Подавляющее большинство убийц составляют мужчины (90%), но убийства являются той сферой, в которой всегда проявляли свою активность и женщины. Хотя среди преступниц только 1% составляют осужденные за убийства и покушения на них, удельный вес убийц среди всех женщин, совершающих преступления, примерно такой же, как и аналогичной категории насильственных преступников среди всех мужчин, совершающих преступления. Об этом говорят, например, данные Всесоюзной переписи осужденных. Оказалось, что среди лиц, отбывающих наказание в исправительных учреждениях (убийцы, как правило, именно там и отбывают наказание), мужчин, осужденных за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, — 4,9%, женщин — 4,3%, за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств соответственно 6,2 и 10,9%, за неосторожное убийство — 0,1 и 0,1%.

Убийство — преступление взрослых, подростки совершают его сравнительно редко, однако в 90-х годах отмечается рост числа несовершеннолетних, наказанных за это преступление. Если в 1990 г. в убийствах и покушении на них участвовало 534 подростка, то в 1995 г. вдвое больше.

Статистика ежегодно фиксирует, что больше всего убийств совершают лица в возрасте 20-40 лет. Это в общем-то неудивительно, поскольку самые тяжкие преступления "должны" совершать лица, чей возраст больше связан с высокой социальной активностью, с накоплением тяжких переживаний и аффективных состояний, с ростом тревоги за себя. Конечно, возможность действовать во все более существенных общественных масштабах, опираясь на свое знание жизни, отнюдь не является предпосылкой совершения только убийств и других насильственных действий, а не каких-нибудь других, в том числе вполне социально приемлемых поступков.

Поэтому, имея в виду возраст, есть все основания предполагать, что здесь немалую роль играет то, что период высокой социальной активности связан со временем наибольшего накопления конфликтов личности как внутри ее самой, так и со средой. Естественно, что эти две группы противоречий неотделимы друг от друга, причем у некоторых людей по мере возрастания активности и притязаний к среде, попыток определения своего места в ней и приятия самого себя могут обостряться конфликты индивидуально-психологического и социально-психологического характера. С началом взрослости могут окончательно или в большой степени развеяться иллюзии по поводу себя или (и) других людей, по отношению к жизни в целом, желаемые роли в которой можно отвоевать разными способами, в частности с помощью насилия.