Юрий Антонян - Психология убийства

Надо прятаться, чтобы никто не знал, где ты находишься. В тюрьме безопаснее, чем на воле, тебе минимум дают, охраняют, кормят. А кто меня будет охранять на свободе?!"

Какие выводы можно сделать из описания жизни Лукьянчука, анализа совершенных им убийств, его размышлений и пояснений?

Прежде всего, Лукьянчук является, по-видимому, душевнобольным человеком, судебно-психиатрическая комиссия констатировала у него шизофрению. У этого человека четко сформирован бред преследования, он очень боится всего и сам не знает, чего именно, поэтому страх носит глобальный характер и, по существу, представляет собой страх смерти. Одним словом, это фобическая, крайне тревожная личность.

Это четко просматривается в продолжении незаконченных предложений. Например: "Если бы я занимал руководящий пост... я обеспечил бы себе безопасность"; "знаю, что глупо, но боюсь... жить"; "сделал бы все, чтобы забыть... страх"; "большинство моих товарищей не знает, что я боюсь... их самих". Применение методики "Нарисуйте человека" показало, что Лукьянчук является незрелой, инфантильной, регрессивной личностью. Этот тест позволил выявить у него грубость, черствость, инфантильную агрессию, осторожность и скрытность, желание мужественности, а также деперсонализацию (он жаловался врачу, что руки у него меняют длину) и озабоченность наплывом мыслей. Он незащищен, зависим, неуверен в себе, постоянно испытывает тревогу.

Особенно показательны слова Лукьянчука о требуемой безопасности в утробе матери и нежелании рождения, которое он расценивает в качестве смерти. Свои соображения по этой проблеме высказывали многие ученые, в частности С. Гроф, но то, к чему они пришли в результате своих исследований, было интуитивно сформулировано безграмотным шизофреником, который испытывал жгучую потребность укрыться в материнском лоне. Психологически тюрьма, тюремная камера играют для него ту же роль. Именно поэтому психологическое тестирование выявило его зависимость от матери. Можно сказать, что Лукьянчук настолько страшится жизни, что хочет уйти из нее.

Сейчас мы можем подойти к определению личности и мотивов поведения Лукьянчука. Это — некрофильская, замкнутая, самодостаточная, дезадаптированная личность, исключительно близко стоящая к смерти, которой она, с одной стороны, страшится, а с другой — непреодолимо стремится к ней. Лукьянчук сказал: "Я помогал смерти... Мне страшно без зла... Я слушался его призывов убивать". Он дал афористическое, просто блестящее определение смерти: "Смерть — это когда исчезает фактор времени", — и ощущал себя ее слугой. Причем в его больном воображении она принимала образ всеобщего и всепоглощающего зла, однако это зло у него не было с безусловным знаком минус, напротив, судя по его рассказам, оно не обладает зловещими чертами, с ним ему хорошо и оно ему давало покой. Зло, т.е. смерть, "постоянно где-то рядом", и он был под его защитой.

К смерти его тянуло всегда, поэтому он придушивал пьяных, свою сожительницу и ее мать, но тогда еще мог контролировать себя и по этой причине не носил с собой нож. Обращает на себя внимание, что Лукьянчук убил четверых людей и покушался на убийство в течение довольно короткого промежутка времени — за три с половиной месяца. Ясно, что потребность убивать стала компульсивной, приняла характер вынужденного влечения. Он убивал ради убийства, само убийство было мотивом его действий.

Социальное окружение Лукьянчука никак не могло компенсировать его болезненные состояния, а, напротив, лишь усугубило их. Он находился на самой низшей ступени общества среди алкоголиков, бродяг и преступников, среди всеобщего насилия и пьянства, среди людей, которые убивают и съедают собак.

К числу преступных некрофилов можно отнести не только людей типа Лукьянчука, сексуальных или наемных убийц, но и многих других, например,- наемников на больших и малых войнах. Последних обычно влечет не возможность получения законного и немалого вознаграждения или даже добыча, которая может быть получена путем разбоя, а главным образом возможность убивать, играя со смертью, участвуя в эмоционально насыщенных и острых ситуациях. Они ищут войну и не могут прожить без нее, точнее — без тех почти идеальных возможностей почти легальных убийств. Поэтому они кочуют с одного фронта на другой, причем не всегда имеет значение, какие цели преследует данная армия (или иная вооруженная группа) и во имя каких идеалов она сражается. Главное — простор для убийства.

Это не те люди, участники кровавых событий, которые потом долго и тяжко переживают свою вину и стремятся к покаянию. Для них война и убийство на войне есть "обычная" работа, это профессионалы своего дела, они знают все его тонкости, в том числе и способы ухода от какой-либо ответственности. Среди них есть и борцы за свободу своего народа, но это никак не изменяет того бесспорного факта, что они некрофилы. При этом убийства могут совершаться под благородным флагом освобождения, хотя в очень многих случаях такие поступки не вызываются военной или иной необходимостью и совершаются только потому, что так угодно некрофилу. Например, гнусный убийца Басаев, который в 1995 году во главе чеченской террористической группы захватил г. Буденновск, приказал расстрелять там нескольких попавших ему в руки безоружных людей.

Поистине безграничные возможности открываются для некрофилов, когда в их власти оказывается мирное население. Это наблюдалось во все времена человеческой истории, практически во всех войнах, гражданских в том числе, причем иногда зверели и те, которые прежде никак не проявляли себя в качестве агрессоров. Германский вермахт, призванный завоевать весь мир, на временно оккупированных восточных территориях довольно скоро превратился в банду насильников и убийц. Очень часто мирное население уничтожалось по приказу сверху: так делала гитлеровская верхушка, так делал Чингисхан, так делали тысячи других завоевателей до него. Но каждый раз для исполнения таких указаний были нужны "верные" люди, всегда ими оказывались некрофилы.

Если нет возможности убивать на войне по причине, скажем, инвалидности или возраста, бывшие боевики могут уйти в криминальные или полукриминальные формирования, где вновь смогут испытать сладостный трепет близости смерти и получат возможность еще убивать. Но лучше всего, конечно, продолжать воевать, поскольку здесь обеспечена внешняя защита и самозащита, самооправдание некрофильских влечений. По данным М. Решетникова ("Литературная газета", 1995 г., № 55-58), до 12% бывших участников боевых действий в Афганистане (выборка 1991 г. — 2000 человек) хотели бы посвятить свою жизнь военной службе по контракту в составе любой воюющей армии, независимо от страны, предоставившей им такую возможность.