Владимир Эминов - Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование

Для правильного понимания нравственной сущности «другой жизни» следует иметь в виду, что для мест лишения свободы ее возникновение закономерно и объективно. Представление о том, что она есть продукт «злой воли» преступников (или «злой воли» администрации ИУ), является поверхностным. Специфичность «другой жизни» обусловливается уникальностью взаимосвязанных социальных факторов, присущих в полной мере только наказанию в виде лишения свободы: принудительной изоляцией индивидов от общества, включением их в однополые группы на уравнительных началах, жесткой регламентацией поведения. Действие этих факторов постоянно и принципиально неустранимо, поскольку они являются необходимыми элементами лишения свободы. Указанные факторы являются объективными, внешними по отношению к социальной среде мест лишения свободы.

Но существуют и внутренние факторы. Общество осудило преступников и изолировало их в ИУ, тем самым противопоставив их основной массе законопослушных граждан. Это способствует тому, что осужденные осознают себя членами особого сообщества «мы», имеющего свои интересы, противопоставленного «им», т. е. людям, живущим в условиях свободы. Это является материальной основой для консолидации данного сообщества, имеющего свои особые интересы и ценности и вырабатывающего особые меры по защите этих интересов и сплочению самого сообщества. Принудительное включение в особую социально-психологическую среду, невозможность добровольного выхода из нее, общезначимость некоторых основных ценностей заставляют всех осужденных придерживаться норм, выработанных сообществом, хотя ориентация на само сообщество и степень идентификации себя с ним могут быть различны.

Знание общих закономерностей возникновения и существования «другой жизни» позволяет определить и общие направления борьбы с этим негативным социально-психологическим явлением. Имеющиеся здесь возможности ограничены действием внешних факторов, устранить их нельзя, следовательно, нужны меры (естественно, в рамках закона), смягчающие действие таких факторов. Детальная регламентация поведения во всех сферах деятельности объективно вырабатывает у осужденных стереотипы поведения, отвечающие весьма специфическим условиям ИУ, а не социальной практике вне мест лишения свободы. Это в условиях замкнутой среды, где ограничены возможности удовлетворения многих потребностей, снижает активность личности, формирует пассивность и несамостоятельность. В воспитательных колониях следует развивать и поощрять те формы деятельности, в которых могут реализоваться потребности личности в уважении, самоутверждении, творчестве и т. д. Надо принимать меры к тому, чтобы физическая изоляция осужденных не превращалась в социальную. Чем более прочными и разносторонними являются связи осужденного с внешней социальной средой, тем меньше степень противопоставления «мы» и «они», тем меньше влияние на его поведение оказывают нормы асоциального сообщества. Поэтому в пределах, установленных нормами права, должны максимально расширяться связи осужденных с практической деятельностью и духовной жизнью общества.

Кроме того, необходимо разумное уменьшение детальной регламентации повседневной жизни и быта осужденных. В ИУ следует развивать те формы деятельности, которые реализуются в самоутверждении и самоуправлении. Разумеется, возможности самоуправления в местах лишения свободы ограничены рамками закона, но они есть, и задача заключается в том, чтобы пересмотреть структуру самодеятельных организаций осужденных и существенно расширить правовое положение коллективов осужденных. Детальная регламентация поведения осужденных значительно снижает активность личности в условиях изоляции и воспроизводит иждивенческие настроения. Реальной альтернативой этому может быть только максимально возможная в условиях исполнения наказания самостоятельность осужденных, которая может проявляться прежде всего в формировании воспитывающего коллектива осужденных.

Беседы с осужденными, особенно доверительные и обстоятельные, убеждают в том, что, к несчастью, очень мало кто из них исполнен искреннего и глубокого раскаяния по поводу содеянного. Причем, как ни удивительно, покаянных чувств не испытывают, как правило, не только воры, расхитители и взяточники, но и убийцы, насильники, разбойники. В числе последних и те, которые совершали такие преступления неоднократно, или с особой жестокостью и цинизмом, причиняя жертве неимоверные страдания и мучения, или против своих близких. Вот только три примера.

Н., 17 лет, подговорил знакомого убить свою мать, вооружил его ножом. После убийства похитил 2500 руб. убитой.

К., 28 лет, во время пьяной ссоры с родным братом зарубил его топором.

О., 27 лет, поссорившись с женой, избил ее, а затем схватил их двухмесячного сына и на глазах у матери убил его ударом головы об пол.

Никто из этих троих в длительных беседах не выразил ни малейшего сожаления по поводу совершенных им тягчайших преступлений в отношении самых близких родственников — матери, брата, сына, хотя все они признали себя виновными. Создается впечатление, что никто из них, как и большинство других преступников, вообще не задумывается над тем, какие злодеяния им учинены, не ставит проблему в нравственной плоскости, в плане личной вины и личной ответственности. Основное, что беспокоит их до вынесения приговора, это понести по возможности более мягкое наказание, а еще лучше — вообще избежать его. Отбывая же наказание, осужденные за тяжкие преступления против личности стараются сделать все, чтобы наказание было снижено.

При этом аргументы приводятся самые разные. Н., убивший родную мать, силится доказать, что его пребывание за решеткой вообще бессмысленно, поскольку, видите ли, этим мать нельзя воскресить. Братоубийца К. все сваливает на убитого им брата, а О. винит во всем жену и ее родственников. Эти недостойные попытки хоть как-то, но обязательно обелиться достаточно типичны для всех насильственных преступников, которые готовы винить в содеянном ими же кого угодно — родных, близких, свидетелей, жертву, следователя, судью, прокурора, но только не самого себя. Достаточно прочитать их жалобы и просьбы о помиловании, чтобы легко убедиться в этом. Психологически это понятно. Многие осужденные, рассказывая о совершенных ими преступлениях, уходят от нравственной оценки содеянного в силу психической травматичности для себя подобных оценок и взамен этого сосредотачиваются на связях между различными факторами и наступившими общественно опасными последствиями. При этом они стараются растворить себя среди этих факторов, преуменьшая свою роль и по возможности не ощущая себя источником указанных последствий. Происходит отторжение своего «Я» от собственного же поведения. Чрезвычайно любопытно, что насильственные преступники между тем отлично знают, за что именно их наказали, и абстрактно, безотносительно к себе искренне убеждены в том, что за такие действия обязательно надо наказывать. В принципе они не возражают против того, чтобы и их наказали, это тоже было бы справедливо, главный же вопрос для них — как. Поэтому убийцы в один голос утверждают, что наказание слишком сурово, что вполне можно было бы обойтись половиной назначенного срока, что их уже давно можно было бы освободить и т.д.