Владимир Эминов - Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование

Все это дает основание думать, что кающиеся убийцы, которых все время преследуют образы их жертв и которые сурово и беспощадно осуждают себя, во многом плод фантазии писателей, которые никогда не изучали таких преступников. И это необходимо признать, особенно всем тем, кто безоглядно и бездумно ратует за мягкие наказания опасным преступникам.

Вспоминается уникальное интервью, которое удалось получить соавтору (В. Е. Эминову) настоящей работы в 1965 г. в Кировской области, где он участвовал в проверке состояния борьбы с преступностью в регионе. Интервью состоялось в исправительно-трудовой колонии, находящейся на границе с Республикой Коми. В соответствии с просьбой была организована встреча со «знаменитым» рецидивистом, криминальным «авторитетом».

Особый интерес состоял в том, что незадолго до этой встречи названный субъект совершил дерзкий побег с двумя другими заключенными.

Дело было ранней весной, побег был заранее тщательно подготовлен. Одного из трех осужденных упомянутый «авторитет» со своим подельником специально отобрали и взяли с собой «на мясо», для съедения, при необходимости, в тайге.

Интервьюируемый «авторитет» спокойно поведал о том, как они бродили по тайге, а потом «схавали» третьего. На 10 день таежных скитаний «авторитет» вынужден был «пришить» и съесть также и своего верного «кореша», а вскоре был обнаружен и задержан оперативной группой.

На вопрос: «А не жалко было кореша?» — последовал спокойный ответ: «Для меня, если надо, пришить и сожрать любого — дело плевое».

За совершенное злодеяние жестокий людоед был приговорен к высшей мере наказания. О том, что его ждет «вышка», он хорошо знал и на прощанье неожиданно разразился сентиментальным и весьма талантливым стихотворным откровением на блатной фене (жаргоне):

Для указанной категории преступников свойственны патологическая жестокость, крайний цинизм, полное безразличие и наплевательское отношение к чужой (а подчас и к своей) жизни и т.п. По типологии это, безусловно, личность абсолютно опасная.

Наглядным подтверждением этого может служить и другой пример, когда в 1960-х гг. рецидивист, заключенный одной из Мордовских колоний, неожиданно на глазах сокамерников отрезал себе уши и тут же их съел. Когда прибежавшие на шум надзиратели спросили его, зачем он это сделал, последовал спокойный ответ: «Чтобы гражданин начальник лучше мышей ловил!» Интересно, что судебно-психиатрическая экспертиза каких-либо серьезных патологических отклонений у него не выявила.

Что же касается корыстных преступников, то здесь картина другая, поскольку очень многие из них, формально даже согласные с приговором, в глубине души все-таки не понимают, за что же они попали в неволю. В последние годы всеобщего воровства и лихоимства подобное отношение к содеянному резко возросло, и такие преступники глубоко убеждены в том, что наказаны они только потому, что попались. Естественно, нравственный самоупрек здесь (как, впрочем, и среди убийц) начисто отсутствует. Поэтому сожаление выражается обычно по поводу своего поведения, неосторожности, неумения делать деньги, отсутствия ловкости, предательства друзей, жестокости милиции или суда и т.д. Наивные (но только на наш взгляд) рассуждения воров, взяточников и расхитителей невольно напоминают поведение первобытных охотников и собирателей, которые брали от природы все, что могли. Так ведут себя и названные преступники, ощущая, бессознательно воспринимая окружающую среду как социализированную природу, которая сама по себе предоставляет человеку средства к существованию. Поэтому нет греха, во всяком случае особого греха, взять у нее что-нибудь. То, что это почти всегда принадлежит другим или государству, мало кого смущает, поскольку изначально оценивается как некая данность, извечный порядок вещей, к которому надо просто приспособиться. Завладение чужим добром ведь тоже форма приспособления, адаптации, хотя и достойная порицания в глазах общества. Мы не будем здесь вдаваться в детальный анализ общесоциальных причин такого отношения преступников к наказанию. Отметим лишь, что в настоящее время оно тесно связано с общим падением нравов, утратой многих привычных моральных ориентиров и ценностей, разочарованием в жизни и неверием, ростом анархических настроений, нигилистическим отношением к закону на фоне ухудшающегося материального положения людей, отдельных групп населения. Но было бы неверным указывать лишь на эти явления и процессы, сколь значительными бы они ни были. Ведь убийство, например, родной матери или собственного ребенка в принципе должно безоговорочно осуждаться самим преступником независимо от того, какие социально-экономические и иные трудности в данный момент переживает общество. Более того, отношение виновного к им же содеянному, если брать даже не единичные случаи, а их множество, по-видимому, вообще напрямую не связано с уровнем материального благосостояния людей. И в современных развитых странах, и в дореволюционной России, которая была несравненно богаче, чем теперешняя, имелось и имеется множество опасных преступников, которые в тюрьме и на каторге и не думали каяться. Блестящая работа В. Дорошевича «Сахалин» — убедительное тому доказательство. В книге дана мастерски написанная галерея портретов убийц и разбойников, рассказывающих о своих злодеяниях без угрызений совести, вполне спокойно, даже с усмешкой и некоторым юмором. «Весельчаки» — убийцы неоднократно встречались и нам.

Так в чем же дело?

Прежде всего отметим, что сразу же после обнаружения и задержания преступника он попадает как бы в оппозицию ко всем и от всех ожидает нападения, т.е. значительного ухудшения своего положения, сурового наказания вплоть до лишения жизни. Очень многие ему угрожают, он ни от кого не ожидает действительного сочувствия и понимания, никто не выражает желания разделить его страдания и страхи. Поэтому все его жизненные силы, от природы иногда не очень значительные, уходят на круговую оборону, которая тем яростнее, чем более враждебной ощущается им государственная машина, хладнокровно переламывающая его жизнь и судьбу и отнюдь не склонная к снисходительности. На данное обстоятельство мы обращаем особое внимание, поскольку преступник чаще всего — это отчужденная личность, бессознательно ощущающая немалую дистанцию между собой и людьми, социальными институтами, общественными ценностями. Иными словами, будущие преступники в силу своей отчужденности уже заранее предрасположены воспринимать следствие и суд как нечто чуждое и даже враждебное. Дальнейшие события обычно убеждают их в своей правоте. Однако подвергнутые аресту подозреваемые и обвиняемые вынуждены обороняться не только от следователя или прокурора. Не менее травматичными становятся для очень многих из них, особенно впервые взятых под стражу, сама обстановка в местах лишения свободы, ее жесткие ограничения, подавление воли и желаний, действия сокамерников и т.д. Так что «фронт обороны» у них весьма широк. В этих условиях нравственные вопросы собственного преступного поведения неизбежно начинают отступать на второй план, а потом как бы растворяются, самоупреки, если они и были, исчезают вообще, так как своих сил и возможностей может не хватить для отражения внешних опасностей, которые так реальны и которые могут исковеркать всю жизнь. Таким путем вырабатывается определенная позиция, постоянная линия поведения, ориентированная лишь на обеспечение собственной безопасности и жестко закрепляемая в психике как более или менее надежная гарантия своего относительного благополучия в крайне неблагополучных условиях мест лишения свободы.