Дим Темнюк - Теория порнографии 2-0. Цикл лекций по теории и экспертизе порнографии

Как отмечается в Британской энциклопедии истории мирового искусства, «проблема критерия, отделяющего физиологические проявления сексуальности от их художественно-эротических форм, долгое время оставалась краеугольным камнем бесчисленных споров в мировой культуре» /37/. А как известно, в настоящее время в РФ не существует единого легального определения термина «порнография». Правда, в декабре 2010 г. появилось понятие «информация порнографического характера», закрепленное Федеральным законом от 29.12.2010 №436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», и под которой понимается информация, представляемая в виде натуралистических изображения или описания половых органов человека и (или) полового сношения либо сопоставимого с половым сношением действия сексуального характера, в том числе такого действия, совершаемого в отношении животного. Тем не менее, для того чтобы привлечь лицо по основаниям, указанным в диспозиции ст. 242 УК РФ, к уголовной ответственности, необходимо проведение обязательной экспертизы материалов, содержащих признаки порнографии. Однако четких критериев выявления таких признаков в России на сегодняшний день нет. Цель моего исследования найти простой и универсальный способ разграничения ПСХ на категории, раз и навсегда поставить точку в этом вопросе.

Другая проблема. В ходе углубленного исследования мы столкнулись с еще одним феноменом: в Российской Федерации, оказывается, не различают понятий «мораль» и «нравственность». Считается, что они синонимичны и тождественны /123, с. 223/.

Преобладающим объектом ГРК оборота ПСХ в РФ до сих пор является так называемая общественная нравственность (т.е. мораль), ставшая догмой, присущей исключительно наиболее древним архаическим обществам, в которых моральные нормы существовали вместе с другими формами социального контроля, а воздействию подвергались, прежде всего, те аспекты отношений, которые имели реальное значение для выживания рода и сохранения общественного порядка /123/, при этом регулирование сексуальных отношений, наряду с регулированием собственности и власти, являлось основой формирования общества /4/. Так было при большевиках, такое положение остается и сегодня.

Не смотря на это, в Лондоне [в 1976 г., после хрущевской «бульдозерной» выставки в Москве /804/] была издана книга «Эротизм в русском изобразительном искусстве» [«Русское эротическое искусство» /804/], в которой подробно рассказывается о том, насколько эротичными были живопись, графика на протяжении всех веков существования российского государства /96/ [в книге также были опубликованы несколько современных графических работ тогда еще советского художника-графика В. Сысоева, за что в его отношении советские власти возбудили уголовное дело по ст. 228 УК РСФСР и упрятали в тюрьму на 2 года, при этом конфискованные «порнографические» работы автора были уничтожены как не имеющие материальной ценности /804/, – прим. автора].

Как известно, в русском народе издревле был популярен и так называемый «срамной лубок» /96/. Да и в Москве в 1992 г. были изданы два весьма примечательных сборника: «Русский Эрос или философия любви в России» и «Три века поэзии русского Эроса». Названия похожие, а содержание – противоположное. В первой книге говорится о возвышенной любви и представлены преимущественно религиозные авторы, во втором же – сплошная похабщина /44/. Таким образом, происходящая либерализация половой морали в России, с одной стороны, расширяет сферу личной свободы ее граждан, с другой, – одновременно влечет за собой большие социальные издержки /123/.

Наиболее распространенный аргумент тех, кто по сей день, несмотря на тысячелетнюю практику мирового искусства, ханжески протестует против внимания художника к интимной сфере человеческого бытия, состоит в том, что кто-то может «неверно истолковать», «вырвать из контекста» и т. д. Отдавая отчет в реально существующем разрыве между уровнями культуры, образования и воспитания, тем не менее, было бы немыслимым пытаться создавать произведения искусства отдельно для «подготовленной» и «неподготовленной» публики. Можно также предположить, что восприятие сложного, многопланового произведения будет не по плечу подростку. Пробивающийся инстинкт гипертрофирует соответствующую потребность и нередко побуждает использовать даже неадекватный объект для реализации довлеющего интереса. Происходит серьезное смешение: подросток относится к эротическому как к сексуальному, что далеко не одно и то же: эстетическое переживание замещается физиологическим. В результате такого варварского восприятия произведение прочитывается в несвойственном ему ключе, тонкие структуры художественного образа рушатся и оборачиваются своей противоположностью /37/. Сальвадор Дали (1904-1989), например, рассказывал, что, когда он был молод и неопытен в любовных делах, у него возникла временная импотенция. Дело было в том, что в каком-то эротическом романе он прочитал, будто женщина, если с нею заниматься любовью сзади, издаёт такой звук, словно трескается спелый арбуз. Дали просто помешался на этой идее, но с каждым новым опытом всё более склонялся к мысли, что ему, верно, так и не удастся воспроизвести этот чарующий звук /217/.

В свете сказанного возникает вопрос, так что все-таки первично в объекте ГРК оборота ПСХ, пресловутая общественная нравственность взрослых «дядь» и «тёть» или все же психосексуальное здоровье подростков? Цель данного модуля выяснить это. А то, что порок приходит в жизнь не с книжных страниц, уже прекрасно понимал наш соотечественник, революционный мыслитель Александр Радищев: «Сочинения любострастные, наполненные похотливыми начертаниями, дышащие развратом, коего все листы и строки стрекательною наготою зияют, вредны для юношей и незрелых чувств. Распламеняя распаленное воображение, тревожа спящие чувства и возбуждая покоющееся сердце, безвременную наводят возмужалость, обманывая новые чувства в твердости их и заготовляя им дряхлость. Таковые сочинения могут быть вредны: но не они разврату корень. Если, читая их, юноши пристрастятся к крайнему услаждению любовной страсти, то не могли бы того произвести в действие, не были бы торгующие своею красотою. В России таковых сочинений в печати еще нет, а на каждой улице в обеих столицах видим раскрашенных любовниц. Действие более развратит, нежели слово, и пример паче всего. Скитающиеся любовницы, отдающие сердца свои с публичного торга наддателю, тысячу юношей заразят язвою и всё будущее потомство тысящи сея: но книга не давала еще болезни. Итак, ценсура да останется на торговых девок, до произведений же развратного хотя разума ей дела нет» /71/.