Владимир Горохов - Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага

– Они и так трепещут и блаженствуют! – резко возразил жрец. – Не следует простым людям видеть Бога. Неизвестность больше страшит и укрепляет веру. К тому же сам Амон возжелал такого состояния. Ему, единственному, дано право решать подобный вопрос. Таковы предначертания небес.

– Но это, согласись, не одно и то же. Трепетать, не видя, не сознавая, не понимая, и трепетать, прикасаясь к нему! Вживаясь в него! Трепет трепету рознь. К тому же, надо помнить, что всё-таки Амон – Бог света, солнца, жизни. А вы уподобили его Аиду – подземному и посмертному Богу. Разве такое обстоятельство допустимо? Неужели оно фиванцами приветствуется?

– Такими идеями, как у тебя, нельзя жить, нельзя ими питаться, – возмутился жрец. – Они могут привести к разрушительным последствиям. Я просто ужасаюсь, Солон. Твои суждения, сродни Эхнатоновым. Ты помнишь тот пустынный зал в храме? Так вот, восемьсот лет назад, фараон по имени Аменхотеп возжелал сделать Амона более солнечным и доступным. Он возжелал поразить его суть. И когда жрецы и знать не позволили пошатнуть божественный авторитет, он восстал против древнего Бога, восстал против нас – священнослужителей. Он изобрёл нового владыку – Атона – Бога солнечного диска. Ты понимаешь, Солон, что значит восстать против такого Бога как Великий Амон? Это значит выбросить на египетскую свалку и испоганить всё наше прошлое; можно сказать, перечеркнуть всю человеческую и божественную историю Египта, покуситься на всё священное и неприкасаемое! Замахнуться на всё, что выше всего! Итак, слушай далее. Аменхотеп стал закрывать Амоновы храмы, похитил часть его сокровищ, построил новую столицу Ахетатон. Он, презренный фараон, даже переменил своё имя Аменхотеп – угодный Амону, на имя Эхнатон – дух Атона. А если хочешь, то угодный Атону. Я не знаю, стал ли он угодным какому-либо богу, но жрецам и истинным приверженцам Амона он стал неугодным. Фараон не угодил ни богам, ни людям. Тем не менее, богоотступник силой оружия угрозами и подкупом заставил многих поклоняться новому божеству, олицетворением которого был солнечный диск. Храм, который возвели по его порочной воле, был полон света, можно сказать, что в нём был лишь только свет, и больше ничего. Но этим Эхнатон никак не приблизил людей к божеству, а только породил их сомнения и разжёг небывалую рознь. Люди насмерть сражались из-за богов. Имелись огромные жертвы; была настоящая война. К сожалению, фараон так и не понял, что религия неприкосновенна, а вера – свята. Она изначальна и исконна. Подрывать её устои, всё равно что обмываться кипящей водой. Никому не позволено менять тысячелетние предначертания небес.

– Плохо, и даже недопустимо, когда люди сражаются меж собою по религиозным причинам и тысячами убивают друг друга, – немного поразмыслив, сказал Солон. – Споры, дискуссии допустимы, но только не смертельная вражда. Я не думаю, что она в радость богам. К тому же вражда религиозная опаснее любой другой. Она может перерасти во вражду политическую, этническую и даже межгосударственную. Её последствия непредсказуемы.

– Это почему же? – с непониманием спросил жрец. – Люди должны сражаться за своих богов.

– Дела духовные между людьми должны решаться полюбовно, терпимо. Навязывать людям веру нецелесообразно. Неофитство – очень опасное явление. Тем более, насильственными средствами. К истинной вере человек должен прийти постепенно и самостоятельно. Такой путь, разумеется, длителен, крайне сложен. Но он необходим. Любого индивида, ищущего истинной веры, надо твёрдо убедить в значимости такой веры. Тогда она будет прочной, искренней, чистой. Было бы лучше, если бы сами боги сражались между собою за людей, за своих почитателей, поклонников, а не наоборот. И людям стало бы проще, и жертв было бы меньше. Впрочем, мне кажется, – возразил Солон, – что фараон восстал не столько против Амона, сколь против его жрецов и старых порядков, против архаичного понимания Амона.

– Но порядки, установленные с незапамятных времен, не дано менять даже фараону, – возвысил голос Менхофра. – Ибо они вечны и неизменны, как вечен и неизменен сам Амон и весь существующий мир. К тому же, знай, афинянин, жрец, как и Бог – часть мира. Заметь – лучшая часть. Могу ещё к сказанному добавить мудрецов. На худой конец купцов. Итак, религиозный порядок – святое дело и абсолютно неприкасаемое с чьей бы то ни было стороны. Все цари, фараоны, тираны, архонты, все-все правители должны об этом знать. И не просто знать, но и в жизни следовать такому непререкаемому знанию. Отсюда вывод – знание священного и следование ему есть необходимость для всех. Как можно сомневаться в простых, абсолютно очевидных истинах?

– Сомнение есть начало разумной жизни человека, – решительно возразил Солон. – Сомнение – это хлеб мудрствующего индивида. Неужели для тебя такое не является очевидностью? К тому же, ты противоречишь себе, уважаемый жрец. Не далее как у изваяния твоего Бога, ты говорил о многоликости Амона, его метаморфозах.

– Но эта многоликость внутренняя, она внутри самого Амона и для Амона, но не для людей. Хвала Великому божеству это понял преемник Эхнатона – Тутанхамон. Он возвратился к старине, и всё вернулось в прежнее русло. Всё вернул на прочные священные места.

– Позволь не согласиться с тобой, слуга Амона. Я не большой знаток тонкостей вашей религии, но всё же заметил, что в вашем храме существуют как бы два храма и два бога. Тот – тёмный, скрытный и непроницаемый и светлый, доступный, радостный, начинающийся как раз с Тутанхамона. Как это понимать?

Менхофра задумался, опустил глаза. Он искал достойный ответ, но, судя по всему, не находил. Наконец, прижмурившись, он тягостно произнёс:

– Ты сверхпроницателен, афинянин, тягостно умён. От твоего глаза ничто не ускользнуло. И по чести, я должен признать, что ты во многом прав. Со времени Тутанхамона, а если быть точным, то Эхнатона, свет всё больше стал проникать в обитель Амона, подобно неведомой и незнающей преград силе. Жрецы ожесточённо противились этой злобной силе. Светлое они стремились делать тёмным, прозрачное – затуманенным, а тёмное – ещё темнее. Но даже они не смогли найти противоядия грядущему беспощадному свету. Прозрачный, золотистый свет преодолевал все наши преграды. Вот и получилось, что у нас словно бы два храма и два Амона. Но этого никто не замечает, никто кроме тебя. Ты мог бы быть непревзойдённым жрецом, поистине великим слугой Амона.

– Слуги великими не бывают. Они могут быть либо преданными, либо лживыми, безмолвными, либо говорливыми, упорными, либо ленивыми, умными либо глупыми. Разными бывают жрецы, но вот, чтобы великими, то это слишком. Что же касается меня, то отвечу честно – служить, к сожалению, а возможно и к счастью, не умею, я свободный человек. Я могу быть купцом, поэтом, стратегом, садовником, нищим, даже по несчастью рабом, но только не слугой. Жречество – дело достойное, но не для меня. Боюсь, мы с Амоном не поладили бы, и кому-то из нас двоих пришлось бы уйти. Или ему из моей души, или мне из его храма. А так, на расстоянии, мы способны понять друг друга, даже поладить. Амону лучше иметь одного жреца, как ты, нежели тысячи таких, как я. Неофит из меня, Менхофра, не получится.