Нильс Кристи - Пределы наказания

После конгресса Международной социологическое ассоциации, который происходил в Швеции в 1978 г., я получил несколько писем от своих коллег с просьбой объяснить то, что им пришлось увидеть. Заседания конгресса проходили в Упсале, неподалеку от столицы. Мои коллеги побывали в Стокгольме, и то, что они та» наблюдали, возмутило их и поставило в тупик: пьяные, наркоманы, опустившиеся молодые бездельники скита­лись по улицам, собирались на ступенях здания парла­мента и главного концертного зала, сидели в метро. Это было грязное пятно на безукоризненно чистом и прекрасном скандинавском ландшафте. Полиция нахо­дилась поблизости, но вмешивалась очень редко. Неко­торые участники конгресса совершили поездки по другим скандинавским странам и были потрясены тем, что повсюду встретили то же самое. Любимым местом сборищ для мелких торговцев наркотиками и наркома­нов в Осло является небольшой холм в парке неводалеку от королевского дворца, старого здания универси­тета и национального театра — как раз напротив пар­ламента. Дело выглядит так, будто молодые изгои хотят, чтобы их видели, самым видом своим стремятся что-то сказать.

Возможно, что и так.

Существует несколько объяснений того, о чем это говорит. Самое простое состоит в том, что это вообще ни о чем не говорит. По крайней мере не говорит ни­чего нового. Подобные типы были всегда, а сейчас стали лишь более заметны. Это всего лишь проблема появления старых человеческих типов на новой почве. Мы снесли худшие из трущоб. Обычные места сбора для люмпен-пролетариев были ликвидированы и пре­вращены в скучноватые, чистые кварталы для скучных, чистых, адаптированных семей. При отсутствии гетто неудачники стали собираться в местах, представляю­щих национальную гордость. Если не будет Гарлема и его эквивалентов, они будут собираться вокруг Рок­феллеровского центра.

Другое объяснение исходит из положения молодежи и современном индустриальном обществе. Молодость превратилась в весьма длительный этап жизни. Возростная структура приспособилась к структуре произ­водства. Теперь для выполнения работ требуется мень­ше людей. Мы отвечаем на это увеличением числа лет, проводимых в ожидании работы, и отправлением на пенсию после ее окончания. В целом пенсионный возраст постепенно понижается. Мы считаем это преиму­ществом, и для многих людей дело обстоит именно так. На другом конце возрастной шкалы мы увеличиваем число лет, в течение которых людей держат вне рабо­ты посредством удлинения срока обязательного или почти обязательного обучения. Система образования открыта для всех. Этот факт — предмет гордости в на­ших странах, где у руководства стоят социал-демократы. Каждому дана привилегия конкурировать с други­ми — на арене, созданной средними классами для средних классов. Это хорошо отлаженный механизм перевода структурного неравенства в переживание лич­ной несостоятельности и чувство вины (Херне и Кнуд-сен, 1976; Коллеваерт и Нилссон, 1978). Большинство тех, кто потерпел поражение, безропотно принимает его. Они не протестуют против вердикта, они не луч­ше, чем полученные ими оценки, и соглашаются зани­мать то положение в производстве либо вне его, кото­рое обусловлено этими оценками. Но некоторые не соглашаются. И выражают это сидением в парке.

Для большинства людей, которых общество приучи­ло подчиняться суточным и годичным ритмам трудовой деятельности, безработица и выход на пенсию означа­ют буквально списание с корабля, дающее свободное время, лишенное содержания. И до конца своих дней они будут вести такой образ жизни, который ни они сами, ни другие контролировать не могут.

К тому же в настоящее время стала более заметной классовая дифференциация. Если смотреть со стороны, глазами иностранцев, или с позиции пожилых людей, измеряя благосостояние деньгами и вещами, то боль­шинство скандинавов весьма богаты. Но люди не смот­рят на себя со стороны или в исторической ретроспек­тиве. Неравенство осталось, и рост богатства, который временно мог смягчать неудовлетворенность, — прекра­тился. Неравенство больше уже не рассматривается лишь как предварительная стадия. Все заинтересован­ные стороны считают его постоянной чертой общества, во всеуслышание заявляющего о равенстве.

Если это общество скандинавского типа, то оно бу­дет называть себя государством всеобщего благоден­ствия. X. Зеттерберг назвал такое общество раем для игроков, местом, где вы можете только выиграть, но не проиграть. Он пустил это выражение в оборот в своей лекции, прочитанной в 60-е годы в Осло. Я не уверен, что он мог бы сказать то же самое сегодня. Можно потерять все, и наркоманы доказывают это каждый день. Примером того же служит проституция. Минимальная пенсия для престарелых в Норвегии составляет около четверти заработка промышленного рабочего. Те, кто зависят от муниципальной системы социального обеспечения, могут остаться с пенсией, которая вдвое меньше минимума. Как сказал К. Д. Якобсен (1967), «самой большой помехой на пути создания государства всеобщего благоденствия является наша вера в то, что оно у нас уже есть». Ф. Балвиг (1980) убедительно показала, что прежняя связь между нищетой и преступностью все еще сущест­вует, несмотря на все разговоры о том, что ее уже нет.

И тем не менее мы живем в своего рода государ­стве всеобщего благоденствия. Те, кто принадлежит к числу добропорядочных бедняков, не могут потерять абсолютно все. Где-то далеко внизу для них существу­ет подстраховочная сетка. Положение существенно от­личается от того, что имело место в начале этого ве­ка. Наши старые политики — социал-демократы — заслуженно гордятся своими достижениями. Это об­щество, где «достойная бедность» не умирает от голода, где человек на последних этапах своей жизни пользу­ется определенной защитой и некоторой материальной помощью.

Но эта же система создает специфические труд­ности для социального контроля. Часть люмпен-про­летариата потеряла почти все. Наказание уже ничего по может отнять у этих людей. На них нельзя воздей­ствовать угрозой потери работы, так как они уже вне ее. На них нельзя воздействовать угрозой утраты се­менных отношений, так как они уже лишены их. На них нельзя воздействовать тем, что их родственники будут страдать, поскольку предполагается, что о родствениках позаботится государство всеобщего благо-цеиствия. Вера в то, что оно существует, устраивает как тех, кто принадлежит к самым низшим слоям об­щества, так и тех, кто принадлежит к его более благо­получным слоям, в тех случаях, когда хотят успокоить совесть в связи с тем, что не навещают родственников или друзей, нуждающихся в заботе. И наконец, нельзя запугать голодом тех люмпен-пролетариев, которые готовы довольствоваться абсолютным минимумом. Они будут иметь этот минимум, несмотря на то что им часто приходится менять его на наркотики и алкоголь.