Сергей Жинкин - Психологические проблемы эффективности права

С комплексом долготерпеливости, на наш взгляд, связана и другая черта российской ментальности, с которой необходимо вести постоянную борьбу, – представление о светлом будущем, которое наступит помимо участия в этом конкретного человека. Как писал С. Л. Франк, «русские люди вообще имели привычку жить мечтами о будущем; и раньше им казалось, что будничная, суровая и тусклая жизнь сегодняшнего дня есть, собственно, случайное недоразумение, временная задержка в наступлении истинной жизни, томительное ожидание, нечто вроде томления на какой-то случайной остановке поезда; но завтра или через несколько лет, словом, во всяком случае, в скором будущем все изменится, откроется истинная, разумная и счастливая жизнь, весь смысл жизни – в этом будущем, а сегодняшний день для жизни не в счет. Это настроение мечтательности и его отражение на нравственной воле, эта нравственная несерьезность, презрение и равнодушие к настоящему и внутренне лживая, неосновательная идеализация будущего – это духовное состояние и есть ведь последний корень той нравственной болезни, которую мы называем революционностью и которая загубила русскую жизнь» [723]. Н. А. Бердяев верно писал, что «русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму» [724]. Наиболее устойчивой государственной идеологией в России на протяжении веков был мессианизм в различных его формах: «Москва – Третий Рим», панславянская идея, евразийство, Третий интернационал. Существование народа и государства увязывалось с провозглашением их высокого предназначения, а высокая цель как бы оправдывала и объясняла многие трудности политической и повседневной жизни, ошибки и перекосы в деятельности правящих структур. Часто необходимость установления и соблюдения каких-то правовых, законодательных норм отходила в сторону во имя достижения этих провозглашаемых ориентиров [725].

Думается, что важнейшим залогом эффективности норм законодательства должна стать пропаганда ежедневной социально полезной активности, постоянной целеустремленности. С другой стороны, необходимо разработать формы и методы борьбы с такими крайностями, как, с одной стороны, революционность и нетерпимость, а с другой – самодовольство, леность, отказ от саморазвития, самоанализа и социальной активности.

Другой основой российской ментальности в литературе считается так называемый «силовой комплекс». Суть этого комплекса заключается в том, что в основу самоутверждения человека, его отношения к другим людям положена сила. Она может быть самой различной природы: физическая сила, сила власти, сила распоряжения определенными благами, сила запрета, сила репрессий, сила идей, сила традиций и т. д. Сопричастность человека этой силе, ощущение своей собственной силы – или слабости перед ней – основа самооценки человека, его мироощущения, которые могут быть положены в основу отношения к другому как сильного к слабому. В этом комплексе сила может служить критерием ценностных ориентаций человека, когда люди, явления рассматриваются как носители, воплотители, символы силы [726]. В другой интерпретации поиск власти, престижа и обладания является путем избавления человека от психологического состояния тревожности. Ощущение власти может возникнуть у нормального человека благодаря реализации его сильного качества, будь то физическая сила, умственные способности, зрелость или мудрость [727].

Очевидно, что эффективность права не должна основываться на силовом комплексе. Самореализация личности посредством права, составляющая основу его эффективности, должна базироваться не на силе, а на принципах права, на созидательности и взаимопомощи. Опора норм законодательства на силу государства должна носить вспомогательный, субсидиарный характер.

Думается, что господство в сознании россиян силового комплекса обусловлено особенностями культурного и исторического развития России. Для обеспечения жизнеспособности и целостности этноса в условиях его рассеянности на огромной территории, зачастую в суровых природно-климатических условиях, постоянно была необходима сильная государственная власть.

К другим чертам российской ментальности относят культ лидера, причем харизматического плана, трудолюбие, своеобразную удаль, привычку к общинно-коллективным формам труда, идеалистически-романтическое восприятие мира, склонность подчиняться власти и органическое недоверие к ней, низкий уровень запросов и потребностей. В то же время этой ментальности присущи определенная лень, склонность к анархизму и бунтарству, низкий уровень самоуважения и самооценки. В отношениях к другим людям проявляются такие черты, как милосердие, сочувствие к слабому, убогому, склонность видеть в каждом человеке «божье творение» и в то же время жестокость, отсутствие развитого чувства самооценки, способности оценить в себе и в другом свободного субъекта, обладателя определенных незыблемых прав [728].

Переход России на демократический путь развития вызвал целый ряд изменений в правовом сознании, усилил внимание к защите нормами права прав и свобод человека и гражданина. В связи с этим к эффективности и социальной ценности норм права предъявляются новые требования. Кстати, еще в XIX веке указывалось, что к нормам законодательства могут предъявляться непомерные требования. Так, Г. Лебон отмечал, что «демократический режим обходится очень дорого. Иногда требования избирателей чрезмерны до крайности, а между тем законодатель, желающий обеспечить себе вторичное избрание, принужден считаться с ними. Избиратель требует невозможного, и поневоле приходится обещать требуемое. Отсюда являются спешные реформы, утверждаемые без малейшего понятия о возможных последствиях. Серьезной опасностью является не только чрезмерный, сопряженный с этим расход, но особенно весьма распространенная иллюзия, что всякие бедствия поправимы при помощи законов. Парламенты, таким образом, вынуждены создавать бесчисленное множество законов и регламентов, последствий которых никто не предвидит; они только опутывают со всех сторон свободу граждан и увеличивают число тех зол, против которых они направлены» [729].

«Безбытность», оторванность от народных чаяний либерального реформаторства 90-х годов XX века доходила до нигилистических отрицаний национально-культурных, в том числе и правовых, ценностей. Чувство своей непогрешимости многие либералы черпали из высокомерия по отношению к «темной» национальной традиции, которую они презрительно называли «совковой» [730]. Ни одно из проявлений права не может быть признано как наиболее эффективная или прогрессивная форма, поскольку форма права обусловливается объективно-субъективными процессами, происходящими в обществе. А поэтому то, что может быть эффективным для одного народа, для другого является путем к гибели, или то, что для одного народа кажется проявлением варварства, для другого – является обязательной частью его жизнедеятельности [731].