Константин Старостенко - Конституционно-политическое многообразие

Сегодня ситуация изменилась. Президент действительно предрасположен к конструктивному взаимодействию с партиями, к тому, чтобы разделить с ними ответственность за все, что происходит в стране. Весь вопрос в том, что партий таких нет, кроме одной. „Единая Россия“, согласитесь, единственная партия, которая может выполнить эту задачу» [255].

Однако, по мнению А. Очировой, Президента Международного женского центра «Будущее женщины», члена Аналитического совета Фонда «Единство во имя России»: «„Единая Россия“ – достаточно значимый политический инструмент для нашего президента и в этом отношении вполне одновалентна, какая бы идеологическая поляризация ни существовала среди ее сторонников… Лидеры фракции не возражали против принятия Государственной Думой явно неудачных законопроектов до тех пор, пока свое мнение не высказывал президент. Впечатление такое, что они сами не могут выразить собственную политическую позицию даже в бесспорных и очевидных случаях» [256].

Разумеется, не обладая реальными властными полномочиями, партии не могут рассчитывать на стабильную поддержку общества, что ставит их в полную зависимость от президентской администрации. Так, ни один состав Государственной Думы РФ не воспользовался своим конституционным правом выразить недоверие правительству, не желая рисковать привилегиями парламентского статуса. Лишившись его, партии теряют возможность участвовать в политическом торге с исполнительной властью за распределение бюджета и за принятие нужных правительству законов, а также использовать материальные и административные ресурсы Государственной Думы РФ. Отталкиваясь от этого обобщенного подхода, мы правомерно можем рассматривать политические партии Государственной Думы РФ в значительной мере как политические предприятия, преследующие собственные цели. С падением значимости их идеологии стимулы членства в них, ранее связанные с потребностями солидарности и идентичности, уступают место стимулам, в основе которых – ожидание материальных выгод в обмен на действия, связанные с оценкой деятельности правительства, смены его курса.

И поэтому не случайно президент фонда «Политика» В. Никонов, подводя итоги развития многопартийности и парламентаризма за десять лет «новой России», отметил деидеологизацию и прагматизацию парламента и усиление его сервильного по отношению к власти характера; коммерциализацию законотворческой деятельности и превращение ее в торг различных лоббистских интересов [257].

Говоря о современном российском обществе, заметим: не находя у партий защиты своим интересам, значительная часть населения испытывает потребность в патернализме государства, персонифицированного фигурой Президента РФ. Кстати, можно сказать, что эти настроения поддерживаются самим президентом, который в прямом эфире телевидения – основного источника информации для 2/3 населения – общается с народом и на месте решает все жизненно важные проблемы конкретных граждан. Естественно, что после этого партии, как, впрочем, и структуры представительной и исполнительной власти всех уровней, воспринимаются как «иррелевантные». Кстати сказать, прошедшая недавно предвыборная кампания показывает, что рейтинг партии «Единая Россия» напрямую зависит от рейтинга В. В. Путина. Сами «единороссы» также не скрывают, что рост их рейтинга связан с поддержкой партии президентом и принятым им решении возглавить ее список.

Мы поддерживаем мнение А. Н. Кулика, что с момента прихода к власти В. В. Путина по отношению к многопартийности прослеживается четкая и последовательная политика. Она является органичной составляющей общего внутриполитического курса государства, конечная цель которого – дальнейшая концентрация властных полномочий в руках президента и стабилизация режима путем усиления контроля президентской администрации над всеми группами интересов – федеральной и региональной бюрократии, политических элит, СМИ, бизнес-элит, профсоюзного истеблишмента, нарождающихся структур гражданского общества, которые встраиваются в пресловутую вертикаль власти в качестве ее продолжения. По сути, идет формирование корпоративистской модели государства с системой представительства интересов, элементами которой являются ограниченное число обязательных единиц, признанных, лицензированных или созданных государством и наделенных монополией на представительство в обмен на полную лояльность. [258]

В 2001 г. вышел Федеральный закон «О политических партиях». [259]Необходимо отметить, что первая попытка принять подобный закон была предпринята в 1995 г., он прошел обсуждение в Думе, но его заблокировал Совет Федерации. По мнению авторов нового президентского законопроекта, в его основу положена исключительно забота о будущем многопартийности в России и об избирателях, которые на каждых выборах якобы никак не могут разобраться в десятках партий, выдвигающих списки своих кандидатов. Закон направлен, в своем истоке, на дефрагментацию многопартийности и преобразование ее в жесткую конструкцию посредством централизации партийного строительства, унификации структуры и порядка деятельности партий. В дальнейшем содержательная сторона реформы многопартийности была дополнена изменениями в законах о выборах депутатов Государственной Думы [260], о гарантиях избирательных прав граждан и праве на референдум [261], о выборах Президента РФ [262], которые наряду с прочим включают поднятие проходного барьера до 7 % (с 2007 г.) и увеличение на выборах в Государственную Думу Российской Федерации центральной части списков, формируемой руководством партий; предоставление партиям, имеющим фракции в Думе, существенных преимуществ при выдвижении кандидатов на выборах президента.

Однако, еще не успев окончательно вступить в силу (это произошло в июле 2003 г., по прошествии двухлетнего переходного периода), Федеральный закон «О политических партиях» стал подвергаться корректировке: с марта 2002 г. по декабрь 2005 г. в него восемь раз вносились изменения и дополнения. Параллельно шел процесс изменения других правовых актов, связанных с этим законом, прежде всего, в сфере избирательного законодательства.

Анализ положений данного Закона, атакже многочисленные комментарии политиков и юристов показывают, что одной из целей его реализации являлось резкое сокращение численности политических общественных объединений (партий, движений), имеющих право участвовать в выборах в органы государственной власти. Например, в выборах в Государственную Думу 1993 г. имели право участвовать 167 общественных объединений, хотя в бюллетенях для голосования по федеральному округу значились лишь 13 избирательных объединений и блоков. В 1995 г. правом участвовать в выборах обладали 273 общественных объединения, но в бюллетени были внесены 43 избирательных объединения и блока. Правом участвовать в выборах в Государственную Думу 1999 г. обладали 139 политических общественных объединений, в бюллетенях были зафиксированы лишь 26 избирательных объединений и блоков. Если принять во внимание также численность региональных и местных объединений, имевших право участвовать в выборах в органы государственной и муниципальной власти, то по некоторым оценкам совокупное количество политических объединений возрастало в десятки раз.