Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

С. 181 Он не маленький, а среднего роста. – Сравните в письме Н. Мандельштам к Александру Гладкову: “…рост выше среднего (я чуть выше плеча, но не до уха), и плечи широкие” (420, с. 10), а также объясняющую констатацию в мемуарах Эммы Герштейн: “Вообще-то он был классического среднего роста, но иногда выглядел выше среднего, а иногда – ниже. Это зависело от осанки, а осанка зависела от внутреннего состояния” (95, с. 20).

С. 181 Адамович, как-то встретив меня на Морской… – Так с 1902 г. по 1918 г. называлась улица в центре Петрограда, которая сейчас называется Большая Морская.

С. 181 Упитанными и гладкими среди поэтов были только Лозинский и Оцуп, сохранившие свой “буржуйский” вид. – О “буржуйском” виде Лозинского см. выше, на с. 58. О предприимчивости Оцупа вспоминают почти все мемуаристы, рассказывающие о литературной жизни Петрограда эпохи военного коммунизма, в частности, Н. Чуковский:

“Если «Цех» был штабом Гумилева, то Оцуп играл роль административно-хозяйственного отдела штаба. На нем лежала вся практическая сторона издательских затей Николая Степановича. Это он неведомыми путями добывал бумагу для всех стихотворных сборников, это он устанавливал связи с руководителями национализированных типографий, обольщая и запугивая их славой Николая Степановича. Кроме того, он попросту снабжал Гумилева и своих товарищей по «Цеху» провизией, что было делом немаловажным в те скудные годы. Как простой мешочник, запасшись выхлопотанной в Петросовете по знакомству «провизионкой», разъезжал он по станциям Витебской железной дороги и привозил в Петроград муку, крупу, свинину, сахар. <���…>

Блок говорил, что Оцуп – это не человек, а учреждение, и расшифровывал его так: Общество Целесообразного Употребления Пищи” (411, с. 32).

С. 181 Здороваясь со мной, он протянул мне руку и, подняв полуопущенные веки, взглянул на меня сияющими “ангельскими” глазами. – Сравните с еще одним словесным портретом Мандельштама, выполненным Г. Ивановым: “Костюм франтовский и неряшливый, баки, лысина, окруженная редкими вьющимися волосами, характерное еврейское лицо – и удивительные глаза. Закроет глаза – аптекарский ученик. Откроет – ангел ” (157, т. 3, с. 201).

В журнальном варианте у О. было: “…взглянул на меня голубыми , сияющими «ангельскими» глазами” (272, с. 19), что вызвало гневную и насмешливую реплику Н. Мандельштам (поскольку глаза у поэта были карими). У нее во “Второй книге” упоминается “Ирина Одоевцева, черт знает что выдумавшая про Гумилева и подарившая Мандельштаму голубые глаза и безмерную глупость” (225, с. 34). Поэтому О., чрезвычайно болезненно относившаяся к критике со стороны Н. Мандельштам (см. далее на с. 633), в книжном варианте сняла цветовой эпитет. Возможно, во время работы над НБН ее сбил с толку следующий портрет Мандельштама из мемуарной книги В. Рождественского: “И только большие синие глаза с длинными, редко расставленными ресницами взглядывали порой с почти ребячьей наивностью и обезоруживающим добродушием” (330, с. 129).

С.181 …я вижу дно его сознания. – Сравните с первой строкой одного из стихотворений Г. Иванова:

(157, т. 3, с. 289)

С. 181 Я скромно сажусь на свободный стул между Оцупом и Лозинским. – Комментируемый микрофрагмент ясно демонстрирует, что свои мемуары О. писала в спешке, ведь о присутствии Оцупа на этом вечере раньше ничего не говорилось.

С. 181 …равноправный член недавно восстановленного “Цеха поэтов”. – Подробнее о втором “Цехе поэтов” см. с. 495.

С. 182 Теперь мы сидим в прихожей перед топящейся печкой в обтянутых зеленой клеенкой креслицах – все ближайшие “соратники” Гумилева – Лозинский, Оцуп, Георгий Иванов (Адамовича в то время не было в Петербурге). – Сравните с описанием явно этого же вечера в мемуарах Г. Иванова (под “нами” в начале фрагмента подразумеваются он сам и Гумилев):

“В один из таких вечеров с нами сидел Мандельштам, два года пропадавший в занятом белыми Крыму и неожиданно появившийся в Петербурге как ни в чем не бывало. Он читал новые чудесные стихи, потом вошедшие в «Tristia», и рассказывал свои приключения у белых <���…>.

Мы трое, разбросанные было в разные углы Европы, снова сидели вместе у огня и читали друг другу стихи, точно в Царском в дни первого «Цеха»” (157, т. 3, с. 235).

Георгий Адамович в начале октября 1920 г. находился в городе Новоржев Псковской губернии, где он служил преподавателем средней школы. Сравните в рецензии Адамовича на НБН: “В книге рассказано о литературно-богемном петербургском житье-бытье в годы 1919–1921… <���…>…в годы эти я приезжал в Петербург только на довольно короткие побывки, а жил в псковской глуши. Значит, ручаться вместе с автором за правдивость каждого воспроизведенного слова я не могу” (5).

С. 183 На каменных отрогах Пиерии… – Сухих перстов предчувствуя налет… – О. без ошибок цитирует фрагменты стихотворения Мандельштама 1919 г.:

(226, т. 1, с. 74–75)

С. 183 Это я в Киеве написал. – О том, что Мандельштам написал стихотворение “На каменных отрогах Пиэрии…” в Киеве, сообщается в примечаниях к его собранию сочинений (226, т. 1, с. 445–447).