Ефим Курганов - Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Так, в «Ермолинской летописи» и «Сокращенных сводах 1493 и 1495 годов» появляется целая серия разоблачительных рассказов о воеводах, точно, сжато, предельно выразительно обнажавших гнилость военного и административного аппарата Московского государства.

Приведу в пересказе Я. С. Лурье летописный анекдот о «шестом рубле»:

История воеводы-взяточника Семена Беклемишева. По приказу великого князя он должен был защищать жителей города Алексина на Оке, подвергшихся нашествию татар. Но Семен Беклемишев потребовал с граждан за их защиту «посула» (взятки). Алексинцы согласились дать ему пять рублей; тогда Беклемишев пожелал получить еще «шестого рубля – жене своей». Стали торговаться, но тем временем подошли татары, и Беклемишев – «человек на рати вельми храбр», по издевательскому замечанию летописца, сбежал на реку с женой и слугами, оставив город на произвол неприятеля [33] История русской литературы: в 4 т. Т. 1. Л., 1980. С. 203. .

Считается, что анекдот о «шестом рубле» и другие анекдоты того же плана были записаны со слов опального боярина Федора Басенка, который Иваном Третьим был сослан в Кириллов монастырь. От его устных рассказов, попавших в летопись, и начинает виться тропинка к пушкинскому дневнику.

И. А. Крылов был виртуозным, неподражаемым рассказчиком, чего по каким-то причинам просто не замечают, начисто игнорируя.

Вначале Крылов внес весьма значительную лепту в создание коллективного анекдотического эпоса, в центре которого находилась фигура баснописца-графомана графа Д. И. Хвостова.

Целый слой анекдотов о Хвостове самым непосредственным образом связан именно с Крыловым, и подчас крыловские истории об этом баснописце-графомане вырастали в развернутые устные новеллы. См., например:

Щедрость обоих, и мужа, и жены (Д.И. и Т. И. Хвостовых. – Е.К. ) нисколько не умаляла этой четы добрых, хотя и карикатурных Филимона и Бавкиды Сергиевской улицы. Однако ж иногда они нуждались в деньгах, когда управители замедляли высылку доходов. Такую невзгоду старосветские старички переносили шутя; огорчало их только то, что в такой момент им приходилось несколько затягивать шнурки кошелька (тогда о портмоне еще понятия не имели) и отказывать себе в удовольствии помогать беднякам и оказывать дружеские услуги приятелям, к числу которых, предпочтительно перед многими, принадлежал Ив. Андр. Крылов. Он раз обратился к графу именно в минутку «затяжки шнурков».

Страдая безденежьем, граф Дмитрий Иванович предложил Ивану Андреевичу вместо денег, налицо не имевшихся, только что изготовленные для продажи 500 полных экземпляров своего собрания стихотворений в пяти томах, 1830 года.

– Возьмите, Иван Андреевич, все это добро на ломового извозчика, – говорил Хвостов, – и отвезите Смирдину, с которым вы находитесь в хороших отношениях. Я продаю экземпляр по 20 р. ассигн.; но, куда ни шло, для милого дружка – сережка из ушка, отдайте все это Александру Филипову сыну (т. е. Смирдину, которого так иногда в шутку называли), для скорости, по 5 р., даже по 4 р. за экземпляр, и вы будете иметь от 2 до 2500 рублей, т. е. более, чем сколько вам нужно.

Крылов, думая, что за эту массу книг, роскошно изданных, дадут если не по 4, то, по крайней мере, по 2 р., соображая при том, что, даже рассчитывая на вес, наберется почти сотня пудов, не принимая, конечно, в соображение водянистости и тяжеловесности стихов, добыл, чрез графскую прислугу, ломового извозчика и, несмотря на свою обычную лень, препроводил весь этот транспорт на ломовике к Смирдину, конвоируя сам этот литературный обоз от Сергиевской до дома у Петропавловской церкви, на углу Невского проспекта и Большой Конюшенной улицы.

Но каково было удивление и разочарование Крылова, когда Смирдин наотрез отказал ему в принятии этого, как он нецеремонно и вульгарно выразился, хлама, которым, по словам русского Ладвока, без того уже завалены все кладовые у Сленина. В задумчивости, но не расставаясь со своею флегмой, вышел из магазина Иван Андреевич на Невский проспект, где ломовой извозчик пристал к нему с вопросом: «Куда прикажет его милость таскать все эти книги?»

– Никуда не таскай, друг любезный, – сказал Крылов, – никуда, а свали-ка здесь на улице около тротуара, кто-нибудь да подберет.

И все эти 500 книг творения Хвостова были громадною массой свалены у тротуара против подъезда в книжный магазин. Им бы, этим экземплярам книг с «хвостовщиной», пришлось лежать тут долго, если бы вскоре не проскакал по Невскому проспекту на своей лихой паре рыженьких вяток с пристяжной на отлете обер-полицмейстер Сергей Александрович Кокошкин. Подлетев к груде книг, он подозвал вертевшегося тут квартального, удостоверился, что все это творения знаменитого творца Кубры, и велел разузнать от Смирдина, в чем суть. Когда Кокошкин проезжал обратно, книг графа Хвостова тут уже не было: все оне, по распоряжению частного пристава, отвезены были, по принадлежности, обратно к графу Хвостову, о чем, с пальцами у кокарды треуголки, частный отрапортовал генералу, пояснив с полицейским юмором происхождение этой истории, автором которой был Иван Андреевич Крылов [34] Бурнашев В. П. Наши чудодеи. СПб, 1875. С. 21–24. .

Однако одним участием в хвостовиане («хвостовщине») Крылов отнюдь не ограничился – напротив. Он создал еще и свою устную анекдотическую автобиографию, и, кстати, одним из центральных мотивов этой автобиографии явилась тема крыловского обжорства. Она породила, можно сказать, самый настоящий цикл анекдотов.

И в рамках этой «обжорной» серии, имевшей огромную популярность в литературном кругу, да и вообще в петербургском обществе, Крылов создал истинный литературный шедевр, образец высококомического творчества. Это была развернутая устная новелла об обедах и ужинах в Зимнем дворце:

Царская семья благоволила к Крылову, и одно время он получал приглашения на маленькие обеды к императрице и великим князьям.

Прощаясь с Крыловым после одного обеда у себя, дедушка (А. М. Тургенев) пошутил: «Боюсь, Иван Андреевич, что плохо мы вас накормили – избаловали вас царские повара…»

Крылов, оглядываясь и убедившись, что никого нет вблизи, ответил:

«Что царские повара! С обедов этих никогда сытым не возвращался. А я так же прежде так думал – закормят во дворце. Первый раз поехал я и соображаю: какой уж тут ужин – и прислугу отпустил. А вышло что? Убранство, сервировка – одна краса. Сели – суп подают: на донышке зелень какая-то, морковки фестонами вырезаны, да все так на мели и стоит, потому что супу-то самого только лужица. Ей-богу, пять ложек всего набрал. Сомнение взяло: быть может, нашего брата-писателя лакеи обносят? Смотрю – нет, у всех такое же мелководье. А пирожки? – не больше грецкого ореха. Захватил я два, а камер-лакей уже удирать норовит. Попридержал я его за пуговицу и еще парочку снял. Тут вырвался он и двух рядом со мною обнес. Верно, отставать лакеям возбраняется. Рыба хорошая – форели; ведь гатчинские, свои, а такую мелюзгу подают – куда меньше порционного! Да что тут удивительного, когда все, что покрупней, торговцам спускают. Я сам у Каменного моста покупал. За рыбою пошли французские финтифлюшки. Как бы горшочек опрокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичи кусочки, и трюфелей обрезочки – всякие остаточки. На вкус недурно. Хочу второй горшочек взять, а блюдо-то уж далеко. Что же это, думаю, такое? Здесь только пробовать дают?!