Ефим Курганов - Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Анекдотами Гоголь частенько пропитывал свои разговоры еще в ту раннюю пору своей петербургской жизни, когда он давал частные уроки (писателем еще не стал, но автором уже был):

Гоголь при всяком случае рассказывал множество анекдотов…

Какою неистощимою веселостию и оригинальностию исполнены были его рассказы о древней истории! Не могу не вспомнить без улыбки анекдоты его о войнах Амазиса, о происхождении гражданских обществ и проч.

Рассказы его бывали уморительны… [66] Лонгинов М. Н. Воспоминания о Гоголе // Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952. С. 71–72.

Живые, сочные анекдоты – это как раз и были те блестки, которые украшали речь Гоголя в дружеской среде все в тот же ранний, еще дописательский, петербургский период, да и впоследствии:

Малороссийские устные рассказы Гоголя и его чтение производили на Белинского сильное впечатление… В то время Гоголь еще нередко позволял себе одушевляться в кругу своих старых несветских товарищей и приятелей и, приготовляя сам в их кухне итальянские макароны, тешил их своими рассказами [67] Панаев И. И. Воспоминания о Белинском // Гоголь в воспоминаниях современников. С. 218. .

Впрочем, случалось это не в близком дружеском кругу. В беседах со своими великосветскими приятельницами Гоголь умел удивить их своими неподражаемыми устными новеллами; вот, например, одна из них, которую писатель рассказал как-то А. О. Смирновой-Россет:

Император Николай Павлович велел переменить неприличные фамилии. Между прочими полковник Зас выдал свою дочь за рижского гарнизонного офицера Ранцева. Он говорил, что его фамилия древнее, и потому Ранцев должен изменить фамилию на Зас-Ранцев. Этот Ранцев был выходец из земли Мекленбургской, истый ободрит. Он поставил ему на вид, что он пришел в Россию с Петром Третьим, и его фамилия знатнее. Однако он согласился на это прилагательное. Вся гарниза смеялась. Но государь, не зная движения назад, просто велел Ранцеву зваться Ранцев-Зас. Свекор (так у автора. – Е.К. ) поморщился, но должен был покориться мудрой воле своего императора [68] Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 32. .

Анекдот проскакивал и в дружеской переписке Гоголя, которая ведь есть фактически род беседы:

Здесь и драгун. Такой молодец с себя: с огромными бакенбардами и очками, но необыкновенный флегма. Братец, чтобы показать ему все любопытное в городе, повел его на другой день в бордель; только он во все время, когда тот потел за ширмами, прехладнокровно читал книгу и вышел, не прикоснувшись ни к чему [69] Письмо Н. В. Гоголя к А. С. Данилевскому от 20 дек. 1832 г. // Переписка Гоголя: в 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 47. .

Причем Гоголь не только придумывал свои собственные сюжеты, а потом мастерски расцвечивал деталями и виртуозно исполнял, но еще ситуативно обыгрывал старые, даже старинные сюжеты, делая их органичной частью русской жизни первой половины XIX столетия.

Вл. Соллогуб записал следующую устную новеллу Гоголя и вдобавок еще сообщил, что крайне ценно, как она была автором рассказана, какую реакцию у слушателей вызвала, – кстати, на эту-то реакцию, очень близкую к шоковой, Гоголь как раз и рассчитывал:

Тетушка сидела у себя с детьми в глубоком трауре, с плерезами, по случаю недавней кончины ее матери.

Входит Гоголь с постной физиономией. Как обыкновенно бывает в подобных случаях, разговор начался о бренности всего мирского…

Вдруг он начинает предлинную и преплачевную историю про какого-то малороссийского помещика, у которого умирал единственный, обожаемый сын.

Старик измучился, не отходил от больного ни днем ни ночью, по целым неделям, наконец утомился совершенно и пошел прилечь в соседнюю комнату, отдав приказание, чтоб его тотчас разбудили, как больному сделается хуже.

Не успел он заснуть, как человек бежит.

– Пожалуйте!

– Что, неужели хуже?

– Какой хуже: скончался совсем!

При этой развязке все лица слушавших со вниманием рассказ вытянулись, раздались вздохи, общий возглас и вопрос: «Ах, боже мой! Ну что же бедный отец?»

– Да что ж ему делать, – продолжал хладнокровно Гоголь, растопырил руки, пожал плечами, покачал головой, да и свистнул: – Фью, фью.

Громкий хохот детей заключил анекдот, а тетушка, с полным на то правом, рассердилась не на шутку, действительно в минуту общей печали весьма неуместную [70] Соллогуб В. А. Повести. Воспоминания. М., 1988. С. 551–552. .

Эта устная гоголевская новелла, яркая и своеобычная, на самом деле представляет собой вариацию анекдота о Ходже Насреддине:

Пошел однажды Насреддин к себе в сад, лег там под грушей и заснул. Тут пришел приятель с известием, что мать Ходжи умерла. Сын Насреддина привел его в сад, растолкал отца и сказал:

– Вставай, отец, Мужкан Джехач принес весть, что твоя мать умерла.

– Ох, – сказал Насреддин, – как это ужасно! А еще ужаснее будет завтра, когда я проснусь.

С этими словами он повернулся на другой бок и продолжал спать [71] Двадцать четыре Насреддина // Сост., вступ. статья, примеч. и указатели М. С. Харитонова. М., 1986. С. 93. .

Неожиданная как будто перекличка Гоголя с Ходжой Насреддином на наш взгляд в высшей степени симптоматична. И довольно многое проясняет в Гоголе как творце и рассказчике анекдотов.

Прежде всего она свидетельствует о том, что Гоголь знал международный сюжетный репертуар анекдотов, показывает, что Гоголь как рассказчик не только легко и самозабвенно творил, но еще и опирался на совершенно определенную культурную традицию.

Вообще виртуозное обыгрывание старого и даже древнего сюжета, обновление хорошо известного или подзабытого анекдота, с позиций романтической эстетики было классом высшего мастерства. Напомню одно давнее, но не потерявшее своей свежести наблюдение Н. Я. Берковского:

…Отсюда следует, что новеллист может выказать мастерство только своеобразием трактовки, что именно на авторской субъективности лежит ударение, когда оценивают обработку бродячего анекдота. Анекдот обыкновенно ничтожен, оторван от великих исторических интересов. Художник же умеет придать ему значительность. На этом основано все искусство Боккаччо или Сервантеса-новеллиста. В их новеллах самое главное – это не предшествующее состояние сюжета, но знаки, отметки, полученные сюжетом, когда он проходил через руки индивидуального мастера [72] Берковский Н. Я. Эстетические позиции немецкого романтизма // Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934. С. 35. .

Так что, органично вводя анекдот о Ходже Насреддине в русский дворянский быт тридцатых голов девятнадцатого столетия, Гоголь проявлял себя как настоящий писатель-романтик, каковым он и являлся.