Ефим Курганов - Нелепое в русской литературе: исторический анекдот в текстах писателей

Над этим прежде как будто никто никогда не задумывался. Лишь В. Э. Вацуро предпринял в данном направлении поиски и нашел аналогичный сюжет в финском фольклоре [56] Там же. С. 562. .

Где же Пушкин мог услышать этот финский анекдот и от кого?

Вот вопрос, ответ на который исследователь так и не смог найти. Может быть, историю о подвыпившем священнике Пушкин услышал от кого-то из царскосельских старожилов, от каких-то служителей Лицея (послание ведь создавалось еще в лицейский период, и круг знакомых поэта был тогда еще весьма ограничен)?

Однако самое важное в данном случае то, что в построении пушкинского послания «К другу стихотворцу» анекдот оказался звеном структурно значимым.

Автограф – беловой, без поправок, в письме к А. А. Дельвигу от октября – первой половины ноября 1825 г. Напечатано: Письма А. С. Пушкина к князю П. А. Вяземскому // Русский Архив. 1874. Кн. 1. № 1. Стлб. 450 (публикация П. И. Бартенева).

Сюжеты обоих пушкинских куплетов имеют соответствие в репертуаре анекдотов, известных по записям конца 1830-х – 1850-х гг. Аналог первому куплету содержится в «Записной книжке» Нестора Кукольника:

– Господин комендант! – сказал Александр Первый в сердцах Башуцкому (петербургский комендант, 1771–1836 гг., был персонажем целой серии анекдотов). – Какой у вас порядок! Можно ли себе представить? Где монумент Петру Великому?..

– На Сенатской площади.

– Был да сплыл! Сегодня ночью украли. Поезжайте разыщите!

Башуцкий, бледный, уехал. Возвращается веселый, довольный, чуть в двери кричит:

– Успокойтесь, Ваше Величество, монумент целехонек, на месте стоит! А чтобы чего на самом деле не случилось, я приказал к нему поставить часового.

Все захохотали.

– Первое апреля, любезнейший.

– Первое апреля, – сказал государь и отправился к разводу.

На следующий год, ночью, Башуцкий будит государя: пожар.

Александр встает, одевается, выходит, спрашивая:

– А где пожар?

– Первое апреля, Ваше Величество. Первое апреля.

Государь посмотрел на Башуцкого с соболезнованием и сказал:

– Дурак, любезнейший, и это уже не первое апреля, а сущая правда [58] Цит. по изд.: Курганов Е. Я. Литературный анекдот пушкинской эпохи. Хельсинки, 1995. С. 211–212. .

Особую актуальность этот анекдот мог иметь после петербургского наводнения 1824 г. Шуточный куплет Пушкина дает первую в его творчестве вариацию на тему о памятнике Петра, исчезнувшем со своего места.

Анекдот, соответствующий по своему содержанию второму пушкинскому куплету, есть в рукописном сборнике середины девятнадцатого столетия «Забавные изречения, смехотворные анекдоты, или Домашние остроумцы»:

Один приезжий из-за границы рассказывал в гостях при дамах, что в Германии весьма строго наказывают за воровство.

– Я не утверждаю, – прибавил он, – но мне говорили люди очень верные, что в Мангейме недавно повесили одного вора за то, что он украл несколько яиц.

– Как, его повесили за яйца? – вскричала удивленная дама.

– То есть не за яйца, а за голову – поправился приезжий [59] Цит. по изд.: Курганов Е. Я. Анекдот как жанр. СПб, 1997. С. 122. .

Формулу анекдота-небылицы (лживой истории) можно определить как невероятное реальное происшествие.

Рассказчик-враль занят предельно достоверной подачей фантастического: чем невероятней рассказываемая им история, тем сильнее рассказчик пробует убедить, что так все и было в действительности. На этом парадоксе как раз и строится пикантность и острота анекдота-небылицы. Суть его отнюдь не в обмане.

Рассказчик подчеркивает фантастичность своей истории и одновременно (именно одновременно!) доказывает ее абсолютную достоверность. Если ему в итоге не верят, значит, эффект не сработал и все авторские усилия пропали даром. Гоголь как никто другой умел представить невероятное реальным, сочиняя и заставляя верить в свои небылицы. Так было и в его письменном, и в устном творчестве. Маска рассказчика «карателя лжи» срослась с его лицом уже с юношеских лет.

Вот одна из первых (из тех, что сохранились, конечно, в памяти мемуаристов) гоголевских небылиц о Нежинском лицее, построенная целиком на достоверной подаче фантастического; очень важно тут и то обстоятельство, что небылица сработала – Гоголю поверили:

Был у нас товарищ Риттер, большого роста, чрезвычайно мнительный и легковерный юноша, лет восемнадцати… Заинтересовала Гоголя чрезмерная мнительность товарища, и он выкинул с ним такую штуку:

«Знаешь, Риттер, давно я наблюдаю за тобою и заметил, что у тебя не человечьи, а бычачьи глаза… но все еще сомневался и не хотел говорить тебе, а теперь вижу, что это несомненная истина – у тебя бычачьи глаза…»

Подводит Риттера несколько раз к зеркалу, тот пристально всматривается, изменяется в лице, дрожит, а Гоголь приводит всевозможные доказательства и наконец совершенно уверяет Риттера, что у него бычачьи глаза.

Дело было к ночи: лег несчастный Риттер в постель, не спит, ворочается, тяжело вздыхает, и все представляются ему собственные бычачьи глаза.

Ночью вдруг вскакивает с постели, будит лакея и просит зажечь свечу, лакей зажег.

«Видишь, Семен, у меня бычачьи глаза…»

Подговоренный Гоголем лакей отвечает:

«И впрямь, барин, у вас бычачьи глаза! Ах, боже мой! Это Н. В. Гоголь сделал такое наваждение…»

Риттер окончательно упал духом и растерялся.

Вдруг поутру суматоха.

«Что такое?»

«Риттер сошел с ума! Помешался на том, что у него бычачьи глаза!..»

«Я еще вчера заметил это», – говорит Гоголь с такою уверенностью, что трудно было и не поверить.

Бегут и докладывают о несчастье с Риттером директору Орлаю, а вслед бежит и сам Риттер, входит к Орлаю и только плачет:

«Ваше превосходительство! У меня бычачьи глаза!..» [60] Пащенко Т. Г. Черты из жизни Гоголя // Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952. С. 42–43.

Исключительное значение анекдота для Гоголя во многом определяется характером и спецификой творческой природы писателя.

Гоголь зачастую не столько изучал действительность, сколько пытался представить, как поступила бы личность с таким-то характером, как бы могло развиться то или иное событие (например, запись рассказа доктора А. Т. Тарасенкова в «Записках сумасшедшего»):