Коллектив авторов - Мама, у меня будет книга! Как научиться писать в разных жанрах и найти свой стиль

5. Во фрагменте на 1500–2000 знаков постарайтесь описать место действия (это может быть как город, так и любой другой географический объект, который можно представить в качестве места обитания определенной группы людей), отмечая на его абстрактной карте (которую по желанию можно схематично изобразить на бумаге) необычные «достопримечательности», которые впишутся в сюжет и внесут свою магическую лепту в повествование.

1. А. Карпентьер «Царство земное»

2. М. А. Астуриас «Маисовые люди»

3. Х. Л. Борхес «Всеобщая история бесчестия», «Тлён, Укбар, Орбис, Терциус», «Вавилонская библиотека», «Лотерея в Вавилоне», «Дом Астерия»

4. Г. Г. Маркес «Сто лет одиночества»

5. Э. Кройдер «Общество с чердака»

6. Г. Казак «Город за рекой»

7. Н. В. Гоголь «Портрет», «Невский проспект», «Нос»

8. Э. Т. А. Гофман «Золотой горшок»

9. Е. Некрасова «Калечина-Малечина»

«Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир в себя включает».

Так начинается «Зов Ктулху» – самый известный рассказ классика литературы ужасов Говарда Лавкрафта, рассказ об ужасе, до конца не объясненном и первобытном, как почти все человеческие страхи.

Кстати, о древности: пугать друг друга писатели начали еще в Античности. Один из самых ранних образчиков историй про «нехороший дом» можно найти уже у Плиния Младшего в письме к Луцинию Суре, там наличествует и громыхание цепями, и стойкий к запугиванию философ:

«Был в Афинах большой и роскошный дом, но ходила о нем дурная слава, и потому в нем никто не жил. В ночной тиши раздавались там странные звуки, стоны и лязг цепей, а если прислушиваться внимательнее, то звон оков слышался сначала издали, а затем совсем близко; затем появлялся призрак – худой, изможденный старик, с длинной бородой, со взъерошенными волосами; его ноги и руки были закованы в цепи, которыми он потрясал. Из-за этого жильцы проводили в страхе, без сна, мрачные и ужасные ночи: не было им покоя, их здоровье было подорвано и уныние поселилось в их сердцах. Страх рос, и приходила смерть, так как даже днем, хотя призрак и не появлялся, память о нем не покидала воображения, и ужас длился, хотя причина его исчезала. Потому дом был заброшен, обречен на безлюдье и полностью предоставлен этому чудовищу».

Завязка довольно типичная для жанра ужасов: на тему о сверхъестественном задумывались и другие античные писатели. К примеру, восставший из мертвых легендарный Ипполит становится героем драмы Еврипида, а Плутарх в одной из глав «Жизни благородных греков и римлян» рассказывает историю мстительного призрака некоего дворянина, которого самого жестоко убили в термах в Хиронее.

И все же какой-либо устойчивой традиции этот дионисийский гран-гиньоль не породил. Куда более важным источником вдохновения для будущих «крипипаст» стал фольклор. Истории об упырях, привидениях, оборотнях, кикиморах сопровождали отказ от языческого сознания в пользу сознания христианского – и тогда древние боги становились демонами, которые притаились во мгле лесов и в высокой траве полей, на погостах и в заброшенных церквях, дожидаясь заблудившегося праведника. Мир за околицей был чужим, враждебным. Границу селения, деревни, города лучше было не переступать.

В одном селе была девка – лежака, лентяйка, не любила работать, абы как погуторить да побалакать! И вздумала она собрать к себе девок на попрядухи. А в деревнях вестимо уж лежаки собирают на попрядухи, а лакомки ходят. Вот она собрала на ночь попрядух; они ей прядут, а она их кормит, потчует. То, се, и разговорились: кто из них смелее? Лежака говорит: «Я ничего не боюсь!» – «Ну, ежели не боишься, – говорят попрядухи, – дак поди мимо погосту к церкви, сними с дверей образ да принеси». – «Хорошо, принесу; только каждая напряди мне по початку». А это чувство-то в ней есть, чтоб ей ничего самой не делать, а чтоб другие за нее делали. Вот она пошла, сняла образ и принесла. Ну, те видят – точно образ от церкви. Надо теперь несть образ назад, а время уж к полночи. Кому несть? Лежака говорит: «Вы, девки, прядите; я сама отнесу, я ничего не боюсь!»

Пошла, поставила образ на место. Только идет назад мимо погосту и видит: мертвец в белом саване сидит на могиле. Ночь-то месячная, все видно. Она подходит к мертвецу, стащила с него саван; мертвец ничего не говорит, молчит – знать, время не пришло еще ему говорить-то. Вот она взяла саван, приходит домой. «Ну, – говорит, – образ отнесла, поставила на место, да вот еще с мертвеца саван стащила!» Девки – которые спужались, которые не верят, смеются. Только поужинали, легли спать, вдруг мертвец стучится в окна и говорит: «Отдай мой саван! Отдай мой саван!» Девки перепугались – ни живы ни мертвы; а лежака берет саван, идет к окну, отворила: «На, – говорит, – возьми!» – «Нет, – отвечает мертвец, – неси туда, где взяла!» Только вдруг петухи запели – и мертвец исчез.

Неизвестность, угроза, первобытный страх – вот характерные черты знакомого нам жанра. Важная деталь: фольклор свободен от границ и некоего «канона», знакомого нам по устоявшимся традициям авторской литературы. Фольклорные герои никогда не знают, с чем именно столкнутся. Открывая «Интервью с вампиром» Энн Райс, вы представляете себе вампира как внешне привлекательного мужчину с бледной кожей и аристократическими манерами, который имеет странную причуду спать днем в гробу, но в общем прикольный чувак. Но наших предков на проселочных дорогах поджидали упыри, которые не слышали ни об Энн Райс, ни о Брэме Стокере, ни о каком-либо каноне вообще. Сегодня они пьют кровь, завтра их интересует не кровь, а медовуха, а послезавтра они оборачиваются в волков и разрывают на куски целые стада овец, чтобы на следующий день самим обернуться овцами и обманывать селян.

Как раз истории об оборотнях и легли в основу многих произведений средневековой литературы, например, одной из поэм поэтессы XII века Марии Французской. В раннее Новое время героями повествований о человеческой жестокости становятся и реальные исторические личности: в XV веке московский дипломат Федор Курицын собирает анекдоты о правлении валашского князя Влада III Цепеша в переполненный жуткими подробностями сборник «Сказания о Дракуле», а венгерская графиня Эржебет (Елизавета) Батори-Надашди вдохновила монаха-иезуита Ласло Туроци на трактат Tragica Historia 1729 года – в нем графиня описывалась как жестокая убийца, которая принимала ванны из крови девственниц, чтобы продлить себе жизнь. С истории графини (судя по всему, с исторической точки зрения все-таки неповинной в приписываемых ей преступлениях) и начался жанр готического ужаса.