Виктор Топоров - О западной литературе

В романе «Комедианты» сокрушительное фиаско терпят буквально все: и могущественный вроде бы диктатор, не смеющий, однако же, носу высунуть из превращенного в неприступную крепость дворца, и зачитывающиеся Бодлером романтики из подполья, и гоняющаяся за ними охранка, и прагматично трезвый вроде бы коммунист, и циничный посол, и его неверная жена, и, конечно же, главные герои – Браун, Джонс и Смит.

Со Смитом (и его супругой) связан еще один важный для писателя мотив: утрата невинности. Утрата физического целомудрия, которую частенько и порой с мучительными подробностями вспоминает едва ли не каждый персонаж мужского пола (тогда как героини Грина, напротив, берут эту высоту с первой попытки и словно бы мимоходом), но и утрата девственности духовной – иначе говоря, веры в общегуманистические идеалы и даже в заповеди Христовы. Чета Смитов – наивные, сказали бы сегодня, «ботаники» – героически держится до последнего, но в конце концов терпят поражение и они.

Есть одно любопытное – и немаловажное для нас в контексте творчества Грина – противопоставление: Германия выигрывает все сражения и проигрывает все войны, тогда как с Англией дело обстоит ровно наоборот. Вопрос о том, что именно – сражения или войны – проигрывают герои гриновской прозы (в том числе и те, что представляют собой более или менее замаскированные «автопортреты художника» в том или ином антураже), остается открытым; тот или иной ответ на него каждый волен выбрать сам.

В английской критике довольно широко распространено убеждение в том, что «Комедианты» – лучший роман Грина. Именно здесь достигнут идеальный баланс между «серьезностью» и «развлекательностью», а далеко не бездумный и чрезвычайно поучительный текст ни в коей мере не «изнасилован идеологией» (Т. С. Элиот). Сторонники этой точки зрения недолюбливают «католические» романы писателя и чуть свысока посматривают на заведомо облегченные entertainments… Что ж, они, наверное, правы.

«Путешествия с тетушкой», как уже сказано, имеют обманчивое жанровое обозначение novel, тогда как фактически представляют собой чистой воды entertainment. Комиковать писатель начинает буквально с первой страницы – причем комиковать в своеобразном, сугубо гриновском духе. Далеко не каждый прозаик отважился бы начать роман выдержанной в карнавальных тонах сценой похорон матери главного героя! (А Браун из «Комедиантов» стал в конце романа похоронных дел мастером – еще одна нечаянная или нарочная «рифма», сцепляющая два романа в дилогию.) Первые же слова тетушки Августы «Мне уже доводилось однажды присутствовать на преждевременной кремации» задают повествованию откровенно гиньольный тон. О преждевременном погребении (пожизненном кошмаре для Эдгара По и Гоголя) слышать нам доводилось, о преждевременной кремации – вроде бы никогда. Ну и знаменитые слова Марка Твена «Слухи о моей смерти несколько преувеличены» здесь тоже подразумеваются: вот, мол, я в образе матери Брауна из романа «Комедианты» вроде бы умерла, а здесь, в «Путешествиях…», в виде мнимой тетушки вновь воскресла! Да и то, что твоя, Пуллинг, матушка умерла, – это тоже, как вскоре выяснится, утверждение несколько преждевременное…

Образы престарелых соблазнительниц из обоих романов кажутся скорее гротескным преувеличением и, пожалуй, в известной мере таковым и являются. Однако не будем забывать, скажем, о Лиле Брик, сводившей с ума мужчин (и сходившей с ума от любви) до глубокой старости, или о франко-германской писательнице и мемуаристке Клэр Голль, во всеуслышание объявившей в книге воспоминаний «Никому не прощу» о том, что ее, семидесятисемилетнюю, наконец-то избавил от фригидности семнадцатилетний любовник с садистическими наклонностями! Или о петербургско-парижской, а затем и парижско-петербургской поэтессе Ирине Одоевцевой.

Выдающихся людей (а тетушка именно такова) всегда мало – иначе мы не называли бы их выдающимися.

В первой половине романа тетушка становится для раннего пенсионера Пуллинга, своего предполагаемого племянника, престарелой Шахразадой и вместе с тем своего рода Вергилием по кругу первому (и отчасти второму) бесновато-развратной Европы. Примечательно, что путешествия с тетушкой здесь имеют по преимуществу умозрительный характер: Пуллинг «уносится мыслью» вслед за ее невероятными (особенно для него) рассказами. Косвенным подтверждением которых становятся и перманентная ревность Вордсворта (травестированного Марселя из «Комедиантов»), и внезапно пристальное внимание британской, а затем и турецкой полиции, и детективно-макаберная история с материнским прахом.

Отметим, однако же, что Пуллинг с тетушкой едут по континентальной Европе знаменитым «Восточным экспрессом», который «в наши дни» (то есть во второй половине 1960-х), оказывается, утратил не только былую роскошь, но и минимальный комфорт. В «Восточном экспрессе» разворачивается действие и одного из ранних романов Грина – и здесь мы, несомненно, имеем дело если не с пародией на «себя раннего», то с ироническим переосмыслением собственного творческого прошлого.

Да и разъезжая по приморским курортам Англии, первым делом попадают в Брайтон, где некогда (в 1930-е) терзался религиозными сомнениями Пинки – «малолетний негодяй» из раннего «католического» романа Грина «Брайтонский леденец». В «Путешествиях…» пародируются и эти сомнения – историей «собачьей церкви» и разговорами о том, есть ли у собак душа. (Кстати говоря, Грин как минимум дважды побеждал в конкурсе на лучшую литературную пародию, причем в обоих случаях он, выступая под псевдонимом, искусно и старательно пародировал самого себя.)

Во второй – парагвайской – половине романа, представляющей собой, как уже отмечено, пародийный «перевертыш» еще свежих в памяти у читателя «Комедиантов» («Путешествия…» вышли всего три года спустя), происходит перерождение Пуллинга из живого мертвеца или, если угодно, зомби, каким он был более полувека (об упырях, они же зомби, и вообще о вуду речь идет и на страницах «Комедиантов»), в истинного сына своих истинных родителей – то и дело засыпающего на ходу, но не ведающего устали в постели Пуллинга-старшего и беспутной тетушки (в предисловиях не принято раскрывать сюжетные хитросплетения, но тайна рождения Пуллинга буквально с первых страниц романа представляет собой секрет полишинеля).

Пятидесятисемилетний отставной бухгалтер чувствует себя в маленькой и страшной стране, кишмя кишащей контрабандистами, наркодилерами, уличными бандитами, беглыми нацистскими преступниками, коррумпированными полицейскими, вороватыми таможенниками, свирепыми агентами политической охранки и традиционно бестолковыми у этого писателя эмиссарами и резидентами ЦРУ, как рыба в воде! Он катается как сыр в масле! И когда ему, старому негоднику, придет пора жениться на юной дочери крупной здешней шишки, он наверняка будет стоять как ложка в сметане!